Андрей Лаврентьев

"...Помимо намерзания льда, все очень опасались, что при отрыве от стола "Энергию" с "Бураном" снесет на высокие стартовые сооружения, фермы обслуживания"

С огромным вниманием прочел я материалы Вашего сайта. Прошло, без малого, 20 лет со дня описываемых событий. Многое забывается и безвозвратно уходит в прошлое. Появляются утки вроде пуска "БАЙКАЛА". Понятно, что нужен ореол тайны вокруг программы - так легче добывать деньги. На мой непросвещенный взгляд, этим следует заниматься чуть позже, когда отойдут от дел все участники событий. А сейчас, пока еще не поздно, очень важно собрать как можно больше первичного материала - документов, воспоминаний всех тех, кто создавал, наверное, последнее техническое чудо великой державы. За эту работу бесконечная Вам благодарность. Что же касается названия "Байкал", то во время работ на полигоне циркулировала банальная версия. Как говорили "птичники", "Байкал" переименовали в "Буран" из-за опасения, что при посадке могут обгореть плитки ТЗП с первыми тремя буквами и миру предстанет корабль с незавидным названием. Пока живы участники проекта, проверить эту версию очень легко. Может быть, когда-нибудь в пику "Аэропорту" наш Хейли и напишет "Буран". Только вряд ли способен один человек охватить весь масштаб происходившего в то время. Прочтите воспоминания конструкторской элиты, опубликованные на сайте. Описания одних и тех же событий иногда принципиально расходятся. Ну, например:

"Министр дал разрешение на заправку. И все дружно поехали на командный пункт. Ничего сверхъестественного в погоде на улице мы не увидели. И откуда только метеорологи знают, что будет? Обычно их прогноз опаздывал на три-четыре часа. На это и рассчитывали наши Главные. Однако, до сих пор не понимаю, как назвали эти злосчастные 1,7 мм.
В зале управления рабочая тишина. Все на своих местах. Мы с Володей Рачуком опять сидим вместе. Опять эта тягомотина с заправкой, термостатированием, но все шло по графику. Наступило время нажать кнопку "Пуск". В этот момент строевым шагом, гремя сапогами по плитам пола, к столу руководителя боевого расчета - пускающего - подошел подполковник метеорологической службы. Все с удивлением смотрели на это представление.
- Товарищ генерал, разрешите обратиться?
- Обращайтесь.
- Я должен вам вручить под расписку штормовое предупреждение.
- Где расписаться?
Генерал В.Е.Гудилин расписывается.
- Вы свободны.
Подполковник отдает честь, по строевому разворачивается и так же громко уходит. Главный быстро находит Я.Е.Айзенберга, выясняет у теоретиков запасы по нагрузкам и спокойно садится за стол.
Звучит команда первого:
- Нажать кнопку "Пуск".
- Есть нажать кнопку "Пуск"".
Это цитата из воспоминаний Филина В.М.

"За 30 минут до запуска погода характеризовалась следующими показателями: "Облачность - 10 баллов, высота нижней границы - 550 м, форма разорвано-дождевая, слоисто-кучевая, явление погоды - морось, ветер у земли 15 м/сек., порывы - 19 м/сек., направление - 210, температура воздуха - +2,8°С". Набрана готовность к выдаче команды "Пуск" (10 мин, до команды "КП"). За 30 минут до пуска начальник метеоотдела полигона подполковник Акимов вручает мне бланк шторм - предупреждения 11 с записью "Туман при видимости 600-1000 м. Усиление юго-западного ветра 9-12 м/сек, порывы временами до 20 м/сек" и просит расписаться в его получении. Какое решение нужно принять, если допустимая скорость ветра при подъеме УРКТС - 15 м/сек? Рой мыслей: не произойдет ли соударение РН и ОК при подъеме с конструкциями ПУ, ограждающими конструкциями, водяной системы гашения акустических колебаний, наконец, с башней обслуживания. Быстрый обмен мнениями с Борисом Ивановичем Губановым, Владимиром Михайловичем Караштиным, Юрием Павловичем Семеновым, Яковом Ейновичем Айзенбергом, срочный запрос текущего прогноза у метеослужбы посадочного комплекса, находящегося примерно в 7 км от СК, значений нагрузок по последним данным Харькова и приходим к единодушному решению "Пускать!". Выдаю оператору КАУ команду "Пуск".
Так пишет сам генерал Гудилин В.Е - командир боевого расчета.

А вот слова Главного конструктора - Губанова В.И.:
"Следует уточнить, что по установленному у военных порядку доклад о штормовом предупреждении был адресован генералу Гудилину. Он расписался на документе в получении предупреждения и доложил мне как техническому руководителю тоже установленным порядком.
О неудовлетворительно складывающейся метеообстановке, конечно, известно было заранее. В 17 ч местного времени метеослужба доложила Госкомиссии о циклоне, надвигающемся со стороны Аральского моря, но при этом добавила, что циклон имеет тенденцию в его движении обойти наш район стороной. Правда, гарантий никаких. Решать надо было сейчас, потому что, кроме всего прочего, при реальной температуре окружающей атмосферы и редких порывах дождя ракета обрастала льдом. Было доложено, что толщина ледяной пленки в отдельных местах достигает одного миллиметра. Техническое руководство предложило начинать работы по подготовке и проведению пуска в запланированное время. При проведении опроса технического руководства перед Госкомиссией все высказались в пользу пуска. Комиссия согласилась с решением технического руководства. Договорились, что в 21 час заслушаем на комиссии метеослужбу и перед началом заправки еще раз оценим ситуацию. А пока была объявлена эвакуация всех из опасных зон по плану.
К 21 часу метеообстановка не ухудшилась. Начали операции по заправке ракеты. Когда уже начали заправку кислородом в 24 часа, метеослужба доложила, что циклон разделился на два: один шел мимо, как и прогнозировали, а второй шел в сторону нашего старта. Ветер начал усиливаться. Работы продолжались. В три часа ночи метеослужба докладывала, что усиление ветра продолжается. К четырем утра они затревожились, а мы готовились к очередному решению.
До принятия решения о пуске оценку провели "корабелы". К столу технического руководства подошли Г.Е.Лозино-Лозинский и Ю.П.Семенов и твердо изложили свое решение за проведение пуска...
Пуск в раннее утро был связан с требованием разработчиков корабля, исходивших из условия обеспечения его посадки в светлое время суток. Сдвижка времени пуска влекла за собой возможный его отмен из-за необеспечения посадочных условий. Кроме того, существовали ограничения по метеоусловиям. Должна была отсутствовать грозовая облачность и молниеопасная обстановка. "По граду ограничений нет", - напоминали "корабелы".
Приземный ветер в порывах на посадочной полосе не должен превышать 5 м/с в попутном направлении, в боковом - не более 10, а был 15 м/с, встречный - не более 20. Для самолета сопровождения видимость должна была быть не хуже двух километров, край нижней облачности - не ниже 200 м.
Отдельно посоветовался с П.М.Воробьевым. Он у нас отвечал за баллистику полета. Дело в том, что каждый разработчик имеет определенные скрытые резервы своей конструкции - скрытые дополнительные возможности. Поэтому прежде, чем выслушать решение разработчиков системы управления (оно было бы окончательным), надо было понять величину располагаемого запаса. Воробьев сказал: "Есть полторы тысячи". Это он определил на основе заранее составленной возможной картины нагружения корабля по силе и по направлению ветра. Эти допустимые значения были подписаны в четыре часа ночи Дегтяренко, Воробьевым, Воропаевым и Караштиным на основе реальной обстановки. Рассматривался ветер до высоты 15 км, через каждые 500 м. Ветер со временем менял азимут (направление) в широком диапазоне.
Затем необходимо было выслушать решение А.С.Гончара, главного конструктора системы управления этой ракеты, и Я.Е.Айзенберга, главного теоретика системы управления.
Ограничения по ветровому нагружению ракеты-носителя и орбитального корабля вводились из соображений обеспечения надежности полета первого "Бурана". Конструкция планера требовала в опытном полете скоростного напора не более определенного уровня. Скорость ветра, указанная в штормовом предупреждении, говорила еще не все. Нужен был расчет с учетом всех факторов программного полета. Проблема была не новой. Вокруг известных "альфа кю макс" и "бета кю макс" (математическое отображение в теории аэродинамического нагружения) было достаточно много споров у проектантов ракеты, корабля и системы управления. Соответствующий тест был подготовлен "управленцами" и заложен в комплексный стенд в Харькове. Условились, что при получении фактических значений состояния ветровой обстановки в районе старта и по высоте вычислительный комплекс стенда будет выдавать оценку реальных нагрузок.
Через небольшое время А.С.Гончар и Я.Е.Айзенберг заявили, что пуск возможен, вычислительная машина выдает из Харькова некоторый запас. Значит, мы находились не на "критике". Мы согласовали свое "добро" на продолжение работ и включение автоматического режима подготовки и пуска ракеты. Доложили Госкомиссии. Решение согласовано. Пошли на пуск."

Что называется, - почувствуйте разницу. Если у Филина подполковник Акимов - бестолковый военный, который прикрывает свой зад подписями начальства, мешая выполнению грандиозной задачи. То, по словам Губанова уже получается, что начальник метеослужбы действовал в соответствии с принятым порядком.
А что же подписал генерал Гудилин? Оказывается, предупреждение, в котором говорится о ветре в 9-12 м/с, при необходимых 15. То есть пускать можно. А зачем же беспокоить разработчика системы управления ракетой? Почему же тогда Губанов пишет о 15 м/с?
По случайному стечению обстоятельств мне пришлось оказаться в эпицентре этой драмы. Я пришел в 1981 году на СК лейтенантом в эксплуатирующую часть полковника Гончарова. В 1982 году служил на УКСС у полковника Пономарева. С 1983 года перешел в 6 НИУ инженером - испытателем, и далее старшим инженером - испытателем комплекса автономного управления (КАУ) РН 11К25. Наша лаборатория проводила автономные и комплексные испытания ракеты, вводила полетное задание и жала кнопку "Пуск", конечно под чутким руководством специалистов НПО "Электроприбор", ныне "Хартрон". (Особо удачно эту самую кнопку нажимал Артемьев Владимир Аркадьевич. Помнится, что 29 октября работу доверили другим, и пуск не состоялся. А вот 15 ноября, как мне показалось, даже Главный спрашивал у Владимира Евгеньевича, кто будет за пультом. Но, не об этом речь.)

Перед пуском "Бурана" выяснилось, что некоторые параметры в полетное задание ОК будет передавать КАУ РН. В частности, к ним относились направление и скорость ветра на полосе, необходимые СУ для правильного захода на посадку. Такие данные мы должны были получить в метеослужбе. На полигоне метеослужба поставлена хорошо, поскольку обеспечивает не только пуски, но, и , что более важно, работу двух аэродромов. Ее начальник подполковник Акимов быстро организовал рабочее место на КП, оснастив его всем необходимым. Наше взаимодействие с метеослужбой оказалось более тесным, поскольку потребовалось передавать в Харьков разработчикам системы управления данные о скорости ветра, его направлении на высотах до 25 км через каждые 500 м. Передавались эти параметры по ЗАСовскому телефону (!). Харьковчане моделировали полет и передавали заключение о возможности пуска по этому же телефону(!). Заключение подписывали соответствующие представители и передавали техническому руководству. Процесс занимал около 50 минут. Скорость и направление ветра "по слоям" определялось на основании запуска метеозондов, что тоже требовало времени. Для координации этой работы создали метеогруппу из начальника метеослужбы полигона, представителей НПО "Энергии", "Электроприбора", а меня назначили ее формальным руководителем. Формальным - потому, что мы как бы и в боевой расчет не входили, и, соответственно, мне никто не подчинялся, просто все понимали необходимость какой-то координации работ . Начиналась наша бурная деятельность за трое суток до старта. Запуски метеозондов расчитывались таким образом, чтобы к моменту включения в работу наземной аппаратуры КАУ иметь заключение на пуск. "Боевым" был зонд, запускаемый за три часа до старта. 29 октября у нас все прошло хорошо. Никто даже и не вспомнил, что такая метеогруппа есть. Как известно, пуск сорвался из-за неотстыковавшихся вовремя приборов прицеливания. Подготовка же к повторному старту для нас началась с отсутствия связи с Харьковом. Схема связи была кем-то изменена, и даже командир боевого расчета генерал Гудилин В.Е. не мог ничего сделать. Проблему решили "чекисты". Поинтересовавшись нашими бедами (после неудачного пуска они уже в кабинетах не сидели, а бродили по всем помещениям, со всеми общались, все слушали и мотали на ус), моментально нашли управу на связистов, хоть и гражданских. Обработка результатов с первых же зондов показала, насколько нестабильно ведет себя ветер на разных высотах. Мало того, что он достигает 70 м/с, но и сильно меняет направление и скорость в слоях. Это очень волновало как специалистов КАУ, так и прочнистов и баллистиков "Энергии". За 8 часов до старта, плюнув на принятую схему работы, подполковник Акимов дал указание своим подчиненным запускать зонды каждый час. Результаты моделирования постоянно докладываются техническому руководству. А динамика процессов мало утешает. Проблемы возникают как на старте, так и на ПК ОК. Помимо намерзания льда, все очень опасались, что при отрыве от стола "Энергию" с "Бураном" снесет на высокие стартовые сооружения, фермы обслуживания. На наше счастье, ветер дул между ними. Скорость ветра была не менее 18 - 20 м/с, а порывы до 25. Пускать нельзя, но всем очень хочется, и что интересно, все уверены в успехе. (А, вот 29 такой уверенности не было). Конечно, Акимова "достали" и он пошел на хитрость. Эту самую "погоду" печатал телетайп с определенной периодичностью. Вот начальник метеослужбы и выбрал такую сводку, где ветер был поменьше. Подписывать-то все равно надо. А занервничали все из-за "боевого" зонда, по информации с которого и принималось окончательное решение о пуске. На высоте 15-ти километров он пропал. Мгновенно запустили еще один зонд, но время-то потеряно. А погода меняется буквально по минутам. Вот тут и собрали всех специалистов. Проанализировали в Харькове половинчатую информацию с этого злополучного зонда, сравнили ее с текущей от летящего зонда. Проконсультировались еще раз у баллистиков. Для Гудилина главным аргументом в пользу пуска было то, что в случае переноса мы нарывались на испытания в условиях плохой осенней погоды. Это значило бесконечную борьбу с "+" и "-" на корпусе, заливанием аппаратуры на старте и КП (до сих пор не понимаю, как была выполнена гидроизоляция) и, соответственно, бесконечные испытания до весны. Несколько странно, что никто из "великих" не упоминает об участии в работах то ли начальника, то ли зама Гидромета СССР. Помню, что он получил большую награду за вывод нескольких судов (кажется "Седова") из ледяного плена. К сожалению, не помню фамилию, а надо бы ее "вписать золотыми буквами" в историю нашей "птицы". Как я понимаю, этот человек очень много сделал в плане точности прогноза на старте и на полосе. Правильность прогнозов метеорологов меня просто удивляла. Ты видишь ясное небо, а тебе говорят, что через 23 минуты будет снег - и через 23 минуты он идет (сам проверял)!!!. Это действительно восхищало. Мне кажется, метеорологи вообще и подполковник Акимов в частности, действовал очень профессионально, как и подавляющее большинство участников работ. Кстати, после пуска, при осмотре стартовых сооружений, следы от факела двигателей обнаружены метрах в 50-100 от стола на эстакаде с заправочными трубопроводами. А "Буран", как известно, зашел на посадку несколько неожиданным способом. То, что Акимов довел предупреждение под роспись, так это опыт работы в авиации, где, как известно, ответственность выше, а разборы полетов имеют более серьезные юридические последствия. Тот же Гудилин Владимир Евгеньевич (которого я бесконечно уважаю как потрясающего организатора и человека, в огромной степени определившего успех "Бурана"), вежливо так с шуткой, но отказался подписать перед пуском наши бумаги. Ясно, что при испытаниях новой (и не "новой") техники бывают аварии и даже катастрофы. Ведь если бы ракета зацепилась за что-нибудь на старте, или, не дай бог, "Буран" протаранил бы КДП, наверняка, досталось бы всем, а метеослужбе так в первую очередь. Впрочем, на этих испытаниях многие рисковали жизнью, часто очень бестолково. Я не преувеличиваю. Филин упоминал о поездке под заправленную ракету. Таких поездок было несколько. В них принимал участие мой начальник лаборатории, Александр Антонович Стукало. И, насколько я помню, на пуске 6СЛ заправщики находились в сооружениях , недалеко от "стола", поскольку невозможно было управлять процессами из командного пункта, дистанционно. Да и само 260-е сооружение (КП), как выяснилось, на тот момент представлялось недостаточно защищенным. Если главный вход закрывался гермодверью, то другой вход, через который завозилось оборудование, закрывали обычные ворота. Для надежной защиты персонала потребовалось бы перекрыть много внутренних гермодверей, что во время работ не выполнялось. Как говорили специалисты, в случае взрыва ракеты на старте, КП пострадал бы очень серьезно. Водород - штука опасная, на УКСС любой желающий мог убедиться, взглянув на громадные трубы "дожигалок" (систему дожигания выбросов непрореагировавшего водорода), свернутые в жгут, после очередных, но несколько неудачных испытаний, будто тоненькие проволочки. После пуска 6СЛ "стол" представлял волнующее зрелище. Пожарные пушки оплавились, будто были сделаны из воска, громадные бетонные плиты, разлетелись, словно листы бумаги, а тяжеленные металлические болванки разбросало на несколько километров. Одна из них даже пробила КПП въезде на старт (никто не пострадал). Так произошло по двум причинам. Как известно, не сработала система охлаждения лотка. Строго по инструкции персонал отключил электропитание насосов, подающих воду в лоток, и, естественно, перед пуском дистанционно они и не включились. Второй причиной было то, что НПО "Энергия" и НПО "Электроприбор" неправильно согласовали время включения системы стабилизации ракеты. То есть, в течение нескольких секунд после КП, ракета, поднимаясь на двигателях, кренилась в сторону стотонного бокового груза. Когда система стабилизации включилась, она на полную развернула сопла двигателей, стремясь выправить крен. Сопла "дунули" под уголком к стартовому столу. Все, что плохо лежало - полетело. Слава богу, никого не зацепило. ( зато проверили систему стабилизации ракеты - классная система.)

Такое ощущение, что нам во многом очень везло на всех испытаниях. Если бы 29 октября ракета ушла со стола, то вряд ли она далеко улетела бы. О "забитых" трубопроводах уже говорилось, например, в воспоминаниях Гудилина В.Е. Действительно, процесс слива оказался очень непростым занятием. Все техруководство принимало в этом деле участие. Поэтому другая неисправность оказалась незамеченной. Для стабилизации ракеты в межбаковом и хвостовом отсеках использовались блоки датчиков угловых скоростей и блоки акселерометров. Разрабатывали их в Миассе. После неудавшегося пуска анализируют разработчики телеметрию и их сильно начинает беспокоить блок акселерометров хвостового отсека. По всему получается что, родное G измеряется по другой оси. Добрались они до своего прибора и чуть инфаркт не получили все сразу. Точнейший гироскопический прибор, который может быть установлен только в одном положении на штатных креплениях с микронной точностью "прогрессовцы" умудрились установить кверху ногами. И не поленились же выточить хитроумные болты для нештатного крепления. А где же техпроцесс, тройной контроль, ОТК, военпреды? А как же автономные и комплексные испытания системы управления? Их методики? Это я к тому , что при такой запредельной сложности всей системы "Энергия-Буран" нужен был новый подход к ее испытаниям, а тем более - эксплуатации , это с 10 - 12 запусками в год. Как-то понятно, что ляпы допускались работниками разных предприятий. С учетом нашей квалификации на тот момент, и мы пропускали многое. Но ведь часто соседние отделы одного предприятия не могли договориться.

Пример. Первые же включения системы управления ракеты на стартовом комплексе прошли неудачно. Режим контроля стыковки и проверки сопротивления изоляции прервался на середине. На корпусе "+" с "-" и все прочее. Начали проверять цепи "земли". Вскоре разгадка пришла с неожиданной стороны. Воспользовавшись паузой, на борт ракеты по своим делам забрались телеметристы. Один из них обратил внимание, что изоляция некоторых кабелей рассыпается, если ее рукой потрогать. Выяснили, что это силовые кабели системы управления. Медь внутри расплавилась. А вот изоляция не загорелась, так как отвечала требованиям по пожаровзрывобезопастности. Оказывается, разработчики наземной аппаратуры и разработчики бортовой аппаратуры одного и того же предприятия не согласовали номера штырьков "+" и "-" питания, подающегося с земли на борт. Включившись, бортовые коммутаторы накоротко замкнули 27 вольт. 800 амперные наземные источники плавили кабели в течение нескольких десятков минут. Когда медь расплавилась и коротнула сигнальные провода, режим проверок прекратился. Заменили, кажется, 20 приборов и все кабели к ним. Ракету со стола не снимали. Обошлось. Зато, однажды ракету со старта чуть-чуть не сняли по причине того, что классный специалист ушел на обед. Не могу не вспомнить об этом случае без улыбки. После комплексных испытаний ракеты на старте разработчики всех систем в МИКе обрабатывали результаты телеметрии. Работали без перерывов, днем и ночью. Классный специалист, Зунтов (прошу прощения - имя не вспомню) пошел перекусить. А разработчик системы рулевых приводов (тоже прошу прощения - столько времени прошло, уже и фамилию не помню) добрался до распечатки их качаний из стороны в сторону. И побледнел. По графикам, нарисованным телеметрией, получалось, что во время испытаний камеры качалсь больше сотни раз из стороны в сторону. При нормативе не более, кажется, 10. А дальше никто не может дать никаких гарантий. То есть, пускать нельзя, весь мыслимый ресурс исчерпан. Разработчик пулей полетел к харьковчанам, творцам системы управления ракетой и, соответственно, программ ее испытаний. Творцы задумались, вытурили разработчика СРП и закрылись у себя в кабинете, вывесив табличку "Обед", чего никогда в жизни не делали. Шум поднялся большой. В МИКе выяснилось, что снять привода без возврата изделия на ТК невозможно. Доложили министру. Но, даже министр не смог проникнуть к харьковчанам. Закрыто. Обед у них. Хотя в кабинете уже вся экспедиция собралась, курят, дым валит через щели в коридор. СРПшники помчались на старт. Тем временем с обеда, минут через 45 возвращается Зунтов. Продолжает работать. Очумелый СРПшниек, вернувшись, наконец-то ловит спеца по телеметрии. А спец популярно так объясняет для бестолковых что, графики ваши красивые - это не что иное, как особенности работы телеметрического записывающего устройства, которое на графиках воспроизводит последнюю минуту в цикле. Вот, мол, ваши привода отработали в одну сторону и вернулись обратно. И если мы сейчас воспроизведем этот процесс 1000 раз, то на графике увидим тысячу переключений. Поскольку дело приняло серьезный оборот, пошли к харьковчанам. Там обед. Собрали очень большой консилиум. Сошлись на том, что прав Зунтов. Через пару часов появились осторожные харьковчане. Когда, мол, тут техсовещание, мы мол не виноваты, все сигналы выдавали на ваши привода как надо. Министр не сильно ругался. Все-таки рабочий момент. Такой рабочий момент - легкие детские шалости.

Вот летчики - испытатели на техсовещании после комплексных испытаний докладывали о чрезвычайной ситуации, как о рабочем моменте - вот это да. Как известно, имитировали посадку "Бурана" самолеты ТУ-154. (В этом эпизоде у меня могут быть неточности - я не специалист по "птице", воспроизвожу все так, как оно мной воспринималось. Надеюсь, специалисты поправят.) Система управления сажала самолет " по-бурановски " сама, а пилотам запрещалось касаться штурвала. "По - бурановски" - это значит, что сначала самолет очень круто падает, а перед полосой резко задирает нос. Это я к тому, какие нервы надо иметь, чтобы забыть все, чему учили, сидеть и не дергаться. И вот, после испытаний докладывают пилоты - виноваты, мол, - задергались. Простите, мол, нас грешных, ну не смогли иначе. Ваша гребаная (это я от себя) система управления никак не выводила самолет из пикирования, потому и не сдержались, потянули за рычаги. Разработчики системы управления, правда, признались с умным таким видом. Говорят, что в программном обеспечении ошибка. Как-то мы забыли, говорят, что самолет выводить из пикирования надо не с 0, а с 400 (кажется) метров. Всего делов-то, и доработать программное обеспечение недолго - заменим цифирьку. Ну, еще за летчиков вступились. Решение, мол, они приняли вовремя. Их, типа, наказывать не будем. Потому что, секундой позже рванули бы управление - и привет. Да пилоты, как бы, и не герои вовсе, а просто свою работу выполнили. Очень мне захотелось пожать руку этим, во истину, небожителям. Тут в машине едешь справа, а чуть-что, руки-ноги сами дергаются. А ребята в секунды со смертью играют, и без нужды не суетятся!!!

 То совещание меня как-то перевернуло. Это потом я замечать стал, что мы всегда выбираемся из трудных ситуаций благодаря таким ребятам. Какие бы громы и молнии не метало бы руководство, заканчивается все тем, что за дело берутся специалисты и спокойно решают проблемы. Вот глубоко уважаемый нами "большой" Филин сетует, почему все работы начинались ночью? А все просто, днем проводились бесконечные совещания. Как правило, в 9-10 оперативка. Бывало, что собираются в 12 - 13 часов, а уж в 17- 18 - святое. Может быть и в 19 собрание. Так что, ночью все и успевали. Вообще, мы мужественно преодолевали трудности, которые сами себе и создавали. Очень много энергии уходило на это. Ну, например. Как объяснить присутствие военных на космодроме? Как исторически сложившаяся попытку использовать дешевую рабочую силу? Тот же Филин подтверждает мои слова. Гражданский специалист стоит дороже. Но и отдача несоизмеримо выше. В 1981 году на складах площадки 112 вспыхнул пожар. Потушили его, конечно. Сгорело много дорогого оборудования (в основном - радиопоглощающая плитка). Причина: два солдата развели костер из тары и пекли в нем картошку. Пламя перекинулось на другие ящики. Ну и так далее. Что-то я не помню, чтобы ВОХР МИКа вел себя подобным образом. Не дай бог, кто-нибудь в МИКе с сигаретой нарисуется. Моментально нарвешься на неприятности невзирая на должность. Если плясать от печки, то основное оружие Военно-космических сил - спутники и их группировки. И человек в звании лейтенант в этих войсках - это тот, кто должен уметь этими самыми спутниками наносить урон противнику. А вот подготовить ему вооружение (вывести на орбиту спутник) должен оружейник, специалист своего дела, получающий зарплату исключительно за качество работы, а не за умение ходить строевым шагом, или изображать бой с условными диверсантами. А погоны оружейнику и ни к чему вовсе. Платите достойную зарплату. И человек в своем деле достигнет вершин мастерства. Специализация - вот залог успеха в любой работе. Ясно, что затронутая тема - предмет дискуссии, а еще лучше - предмет исследований. На практике же это выглядело так. Ты сидишь на занятиях по какой-нибудь подготовке, а надо бы провести ТО. Или наоборот, если идет регламент, то какое к черту надевание противогазов, если только тронутый командир не попробует выяснить, сможешь ли ты подготовить технику для нанесения ответного удара в условиях ядерной войны на расплавленном старте. Как результат, резко увеличивается время подготовки специалиста, страдает качество работ. Их проведение доверяют уже не лейтенанту, а подполковнику из управления.

В свое время я помогал в дипломном проектировании студентке местного филиала МАИ. Девушка выпустилась и попала в отдел "стендовиков" "Электроприбора". Через год она приехала на полигон вести испытания по нашим системам. И я по-хорошему позавидовал ее подготовке и знаниям конкретной техники. Эмоциональную оценку роли военных на полигоне читайте в воспоминаниях Ермолаева на этом сайте. Приняв же как данность эксплуатацию космических ракетных комплексов военными рассмотрим порядок приема техники на вооружение. Он, как известно, таков: Заказчик (МО) выдает требования к будущему изделию, промышленность его изготавливает, все вместе изделие испытывают, после проводятся доработки, снова испытания, снова доработки и снова испытания и т. д. (Как правило, в ВКС этот процесс бесконечен). Так как к нашему проекту на первых порах отношение было прохладным (см. у Филина) то и требования к изделию оказались во многом формальными. К примеру, такое требование, как то, что "система управления должна обеспечивать защиту от несанкционированного пуска", звучит несколько странно. "Энергию" "санкционированно" запустить непросто. Конечно, памятуя о катастрофах 60-х, надо понимать это все, как вопрос безопасности работ на всех этапах технологического графика. А исполнилось разработчиками это требование тоже очень формально. Они поставили на старт аппаратуру от боевого ракетного комплекса, поскольку нет оборудования, более защищенного от несанкционированных действий персонала. На цену вопроса никто не смотрел. Стремясь себя застраховать и не быть крайними, все разработчики более или менее значимых систем делали свои маленькие АСУ. Это очень хорошо, если тоже не рассматривать вопрос стоимости. В этих системах применялась абсолютно несовместимая вычислительная техника от специализированных микроконтроллеров и комплексов "Электроника", СМ-2, СМ-4 до машин ЕС. Это к вопросу о реализации требований стандартизации и унификации. Комплекс "Энергия - Буран" на порядок, а то и на два, сложнее всех существовавших до него. Соответственно, планировалось построить глобальную АСУ всем технологическим процессом работ с РН и ОК на полигоне. Увы, не сложилось. Многие функции синхронизации работ иногда повисали в воздухе. И ответственность за решение непростых вопросов взаимодействия брали на себя то "Энергия", то генерал Гудилин. Вопрос, даже не в том, что на "стыках" огромного количества систем появлялись просчеты и недоработки, а в том, чтобы до пуска их выявить и устранить. Поле деятельности испытателей всех ведомств, а особенно испытателей МО.

Организационная структура, принятая на полигоне с момента его создания новые задачи на новом комплексе решала плохо. Как делают нормальные люди, скажем, в авиации? Есть один ЛИИ и он испытывает все типы самолетов. Испытатель имеет возможность сравнивать технические решения, принятые разными фирмами и, преодолевая сопротивление разработчиков, хоть как-то влиять на качество изделия. Как можно бы было сделать? Одна "бригада" испытателей ездит по всем площадкам и испытывает все новые комплексы. "Бригада" не обязательно штатная. А в ВКС испытательные управления создавались на каждом комплексе. Специалистов, участвовавших в работах на всех трех ракетах ("Союз", "Протон", "Зенит") в управлении по-моему и не было. Возможно, это в силу специфики военной службы, когда 45 уже предел. У нас в управлении мы, в основном, вылавливали банальных "блох". Часть наземной аппаратуры КАУ РН, работавшая в режиме предстартовой подготовки, была запитана от СГЭП без потери синусоиды. А другая ее часть, предназначенная для проведения испытаний ракеты на СК, питалась от обычной сети. Естественно, сбои в системе электроснабжения приводили к сбоям в ее работе (выключался вычислительный комплекс СМ-2М). Это некритично для режима испытаний. Но перед пуском через СМ-2М вводилось полетное задание. А вот здесь следовало бы побеспокоиться о работе без сбоев. Написали письмо в Харьков. Получили ответ в стиле харьковчан: "Учите матчасть". Но схему электроснабжения эти ребята по-тихоньку переделали. Суета, короче говоря. А вот специалисты, которые испытывали "Н-1" могли ставить серьезные вопросы разработчикам "Энергии". Понимая это, генерал Гудилин пытался создать сплав "опыта и молодости", привлекал ведомственную науку к делу испытаний "Энергии". Помнится, приехал к нам в отдел д.т.н. Каргу Леонид Иванович, преподаватель родного ВИКИ им. А.Ф.Можайского, большой специалист в области гироскопии, прекрасный, принципиальный человек . Разобрали мы с ним работу приборов прицеливания. "Система прицеливания в условиях полигона работать не будет" - говорит Леонид Иванович . И правда, согласно чертежам, приборы прицеливания (600 кг) подводятся на длинной "лапе" к ракете. По характеристикам же этих приборов допускается не более чем 20 см. отклонения по вертикали относительно окна, иначе пропадет оптическая связь с гироплатформой. "Ну- ка" - говорит Леонид Иванович - "проверьте колебания лапы при ваших ветрах, благо она уже смонтирована". Вместе с механиками проверили - не менее 50 см. Написали письма. В очередной командировке зашли в "Энергию". "Да" - признались специалисты - "был грех, мы сами уже поняли ошибку, предложили крепление приборов на ракете и способы их отстыковки, но, все равно - спасибо". Вот как надо бы работать испытателям, спецы с такой квалификацией должны бы принимать новые комплексы! Говорят, генерал Гудилин неоднократно предлагал новации в деле организации испытаний, но ни у кого не нашел поддержки. У нас не то что квалификация, простое обучение страдало. Как, к примеру, моряки решают проблему обучения персонала? А просто. Живут и работают на судостроительном заводе в составе бригад. Наши же месячные командировки на предприятия (кто смог их выбить у своих начальников) носили лишь ознакомительный характер. На предприятии люди работают в поте лица, а ты приезжаешь - "Учите меня!". Ну, ясно, ребята что-нибудь покажут, дадут бумажек всяких - только отстань. Какая учеба, если половины документации нет. С годик поработать бы на стендах предприятия, глядишь и толк бы был. Справедливости ради скажу, что не мы одни находились в подобном положении. "Химмашевцы" и "Прогрессовцы", тоже страдали от недостатка информации. В то время главное, конечно, было запустить ракету, остальное непринципиально. Со временем все, наверное, встало бы на свои места. Но, к несчастью, наши КВНовские пророчества сбылись.

"...Испытатель видит сон:
Снова на площадке он.
Там за будкой, за ВАИшной,
Как посмотришь, чуть левей,
МИК без окон и дверей.
Там ни шороха, ни света -
Там в гробу твоя ракета".

Это написано через 5 лет после пуска "Энергии". Кто - же знал, что через десяток лет мы действительно в том же самом МИКе ее и похороним.Ну что же, мы честно сделали все, что могли в тех условиях. Пусть, кто может, сделает лучше. Лет через 50, если бог даст.

Андрей Лаврентьев
andrelavr@rambler.ru