Лауреат Ленинской премии Брынцев
Иван Михайлович
Становление
Опытно-конструкторское бюро ОКБ-586, возглавляемое М. К. Янгелем, создав тройку ракет, перекрывших весь диапазон дальностей стрельбы от 1200 км до 12000 км (ракеты 8К63-Р12, 8К65-Р14 и 8К64-Р16) в последующие годы все усилия направило на дальнейшее их совершенствование. Наша фирма в первые годы после ее создания строго шла в кильватере Янгеля, разрабатывая системы управления его ракет. Одновременно с летными испытаниями ракеты 8К64 интенсивно велась разработка ракеты 8К66. Вскоре работы по ней были прекращены и начата разработка новой ракеты, получившей закрытый индекс Р36. В соответствии с тактико-техническими требованиями Министерства обороны она должна была иметь три типа боевого оснащения: легкую головную часть моноблочного типа на дальность стрельбы до 14000 км, тяжелую моноблочную головную часть с дальностью стрельбы до 12000 км и глобальную (орбитальную) головную часть с дальностью стрельбы в пределах одного витка ИСЗ. Существенно повышались требования к точности стрельбы, боеготовности, защищенности стартовых позиций при дистанционном управлении стрельбой. Состав разработчиков оставался практически неизменным при одном важном для нашей фирмы уточнении - она однозначно определялась Постановлением правительства головной по системе управления, а В.Г.Сергеев назначался Главным конструктором системы управления.
К этому времени, т.е. к 1963 году, наша фирма ОКБ-692 была уже полностью сформировавшейся организацией с необходимым составом смежных организаций, опытным производством, серийными заводами и запасом идей и разработок в части построения и конструирования аппаратуры, однако их удалось в полной мере реализовать только на глобальном варианте ракеты. Дело в том, что в этот период на сцену выступила новая сила - ОКБ-52 во главе с В.Н.Челомеем с далеко идущими планами в области создания ракетных систем самого различного назначения. Предполагалось разработать две боевые ракеты межконтинентальной дальности: легкую УР-100, тяжелую УР-200, носитель космических объектов УР-500 и сверхтяжелый носитель УР-700, как составной элемент Лунной программы УР-700-ЛК-700. Таким образом, ракетами УР-100 и УР-200 Челомей вторгался в сферу действий М. К. Янгеля, а системой ракет УР-500, УР-700-ЛК-700 в сферу С. П. Королева - где велась разработка лунной программы Н1-Л3. Смерть С. П. Королева 14 января 1966 года, задержка на 4 месяца с назначением В.П.Мишина Главным конструктором ОКБ-1 и естественные трудности в создании программы Н1-Л3, где не последнюю роль в самом начале работ играл разлад между Королевым и Глушко, привели к явному отставанию этой программы от намеченных сроков и, как следствие этого, предложению В.Н.Челомея о передаче ему этих работ и соответствующего финансирования. Владимир Николаевич имел мощную поддержку со стороны Н.С.Хрущева и опасность, что ОКБ-586 М.К.Янгеля будет оттеснено на второй план, была вполне реальной. О силе В. Н. Челомея говорит такой факт. Приняв решение перейти к разработке межконтинентальных баллистических ракет, Челомей запросил у Янгеля документацию по ракете Р14. Этот запрос оставлен был без внимания до тех пор, пока не прозвучал окрик со стороны ЦК на самом высоком уровне. Дело приняло такой серьезный оборот, что в течение двух недель, бросив все другие дела, в ОКБ-586 срочно готовили к отправке комплект соответствующей документации. Зная, с какими силами придется иметь дело, Янгель в качестве защитной меры решил всемерно форсировать работы по ракете 8К67 и выставить в качестве основного аргумента готовность ракеты, т.е. "она уже летает". Для этого было срочно изготовлено десять ракет - "короткий вариант", мало чем отличающихся от ракеты 8К64, система управления практически была взята с ракеты 8К64, и в таком составе были начаты летные испытания.
Постановление ЦК КПСС и СМ по ракете Р36 (8К67) было принято 12 июня 1962 года (N584-238). Через пять лет, в 1967 году, баллистический вариант ракеты был принят на вооружение, а глобальный вариант - два года спустя. Трудно сказать, благодаря чему Янгелю удалось отстоять ракету, по-видимому, значение имела смена генсека Н.С.Хрущева Л.И.Брежневым в 1964 году, назначение министром обороны Д.Ф.Устинова и создание в 1965 году Министерства общего машиностроения во главе с С.А.Афанасьевым. Работы В.Н.Челомея были значительно урезаны, практически остались только две разработки - УР-100 и УР-500.
В целом же обстановка благоприятствовала Янгелю и созданной им кооперации предприятий, несмотря на трагедию с ракетой 8К64. Прежде всего, конец пятидесятых и начало шестидесятых годов характерны нарастанием соревновательности между СССР и США не только в ракетной технике, но и в космической. Заняв прочные позиции в области межконтинентальных баллистических ракет, Янгель широко использовал поддержку военных, в том числе и в Научно-исследовательском институте Министерства обороны - НИИ-4. Королев в области боевых ракет отходил на задний план, переключив все свое внимание на космос. Его успехи в запуске первого ИСЗ в 1957 году, полет "Луны-1" 2 января 1959 года, прилунение "Луны-2" 14 сентября 1959 года, фотографирование обратной стороны Луны 4 октября 1959 года и, особенно, исторический полет Ю.А. Гагарина 12 апреля 1961 года, имели не только научно-исследовательское значение, но и говорили о высоком уровне науки и техники в СССР. Ответ Америки внешне выглядел не очень убедительно, но прочный фундамент будущих, потрясших человечество достижений, был заложен основательно. Конгресс США утвердил финансирование лунной программы "ALSEP" (Apollo Lunar Surface Experiment Package) через сорок дней после полета Гагарина, а президент Д. Кеннеди установил срок: "... до истечения десятилетия ..." Таким образом, с началом шестидесятых годов связан новый виток ракетно-космической гонки. Естественно, участвуя в создании ракет Янгеля, составивших основу самого мощного стратегического вооружения, мы следили за успехами Королева в космических исследованиях, на первых порах довольствуясь своей ролью и теми начинаниями, которые предпринимались ОКБ-586. Расстановка сил в этот период в ракетно-космической технике характеризовалась формулой, авторство которой принадлежало нашим военным: "Королев работает на ТАСС, Янгель - на нас, а Челомей - в унитаз!" Справедливость этой формулы держалась не долго, челомеевские ракеты серии УР-100 и ракета- носитель УР-500 уже к концу десятилетия прочно завоевали право гражданства и заняли свое место в ракетно-ядерном и космическом арсеналах.
Казалось, что мы прочно заняли ведущее место в ракетно-космической технике, но уже в 1962 году появились первые признаки нашего отставания. В мае стартует "Центавр", с двигателем на водороде и кислороде, в 1964 году "Сатурн" выводит на орбиту ИСЗ весом 8 тонн, предвосхищая полет "Сатурна-5" в 1967 году - мощной ракеты-носителя программы "Apollo". Вместо того чтобы сосредоточить усилия ракетно-космической промышленности на лунной программе в 1964 году выходит Постановление правительства о начале работ фирмы Челомея по ракетно-космической программе "Алмаз", по сути дела дублирующей работы Королева. Характерным в этом плане было высказывание Н.А.Пилюгина, как всегда меткое и полное сарказма. На НТС министерства рассматривались вопросы распределения массы мелких работ по космосу среди предприятий отрасли. В зале висело множество плакатов с планами и графиками работ. Кто-то из присутствующих задал вопрос: "Существует ли долгосрочная космическая программа в СССР?" Николай Алексеевич встал, широким жестом показал на все плакаты: "А вот здесь она размазана тонким слоем!"
Сказывалась слабость отраслевого НИИ и министерства, всесилие Главных конструкторов. В области пилотируемого космоса особенно остро ощущалось отсутствие долгосрочной программы исследований. В то время как в Штатах основной программой государственного масштаба была лунная программа. Ей было подчинено все, и промышленность работала только на нее. У нас только Королев со своими традиционными смежниками пытался осилить эту задачу. Ни Челомей, ни Янгель не привлекались должным образом к этим работам. Челомей пытался вести свою параллельную лунную программу, но дальше проектных проработок пойти не успел. Королев вынужден был привлечь к разработке двигателей для ракеты-носителя Н1 новую в ракетной технике организацию Министерства авиационной промышленности Н. Д. Кузнецова вместо испытанной фирмы В. П. Глушко. Причиной этой замены, фатальной для всей разработки, были разногласия между Королевым и Глушко о компонентах топлива для этой ракеты, а авторитетный арбитр отсутствовал. Следствием этого явилось то, что, во-первых - разработка ракеты-носителя Н1 сильно отстала от намеченных сроков, а во-вторых, при летных испытаниях аварии следовали одна за другой, в том числе и с взрывом на стартовой позиции, разрушившим дорогие и трудоемкие сооружения старта, что задерживало на многие месяцы проведение дальнейших работ.
Работы же по теме УР-500К-Л1, предусматривавшей облет Луны двумя космонавтами и имевшей шанс на успех, начались со значительной задержкой опять же по вине королевского ОКБ-1, в основе которой лежало нежелание делить славу с ОКБ-52 Челомея, создавшего еще в 1965 году пригодную для этой цели ракету-носитель "Протон", выводившую на околоземную орбиту полезный груз массой до 20 тонн. Таким образом, вместо того, чтобы направить все силы на координирование и подчинение общей цели всех отраслей мощной ракетно-космической промышленности, ОКБ-1 и вновь созданное в 1965 году Министерство общего машиностроения с завидным упорством продолжали пуски кораблей "Восток", "Восход", "Союз" с задачами одновременного полета кораблей "Восток-3,4", полета женщины ("Восток-6"), полета трех космонавтов ("Восход-1") и т. д.
Если посмотреть, что же делалось за океаном в это время, то станет ясно, что, повторив полеты Гагарина и Титова, американцы приступили к подготовке своих космонавтов для выполнения основной задачи - полета к Луне с высадкой на ее поверхность. В течение 1965-1966 годов в космос уходит десять кораблей "Джемини" ("Джемини-3" - "Джемини-12") с будущими астронавтами, совершившими беспримерный подвиг века. Астронавты Джеймс Ловелл и Фрэнк Борман, впервые достигшие на корабле "Apollo-8" района Луны и совершившие ее облет, летали в космос на кораблях "Джемини-7" и "Джемини-12", причем Джеймс Ловелл - дважды. Астронавты Джон Янг, Юджин Сернан и Томас Стаффорд, впервые вышедшие на корабле "Apollo-10" на окололунную орбиту и спустившиеся до высоты около 12 км к ее поверхности, совершили по два полета на тех же кораблях "Джемини". И, наконец, отважная тройка - экипаж легендарного "Apollo-11", совершившего посадку на лунную поверхность в составе Нила Армстронга, Эдвина Олдрина и Майкла Коллинза также летали на "Джемини". В общем, из двенадцати астронавтов, ступивших на поверхность нашей космической соседки, шесть человек прошли подготовку на кораблях "Джемини", а два астронавта Джон Янг и Юджин Сернан совершили по два полета на кораблях "Apollo". Все это говорит о тщательной подготовке и фундаментальности проведения экспедиций на поверхность Луны. Мы с восхищением воспринимали довольно скудную информацию о ходе выполнения программы "Apollo", надеясь, что случится чудо и первым ступит на поверхность Луны наш соотечественник. В.Н.Челомей пытался совершить это чудо, и нам довелось участвовать в разработке проектных материалов по теме УР-700-ЛК-700 в качестве разработчиков системы управления тяжелой ракеты-носителя УР-700, разгонного блока и корабля ЛК-700. Легко представить, с каким энтузиазмом мы взялись за эту работу и вели ее более трех лет, с мая 1965 года по апрель 1969 года, понимая, как безвозвратно потеряно время и как бесхозяйственно организована работа. Уже после первого полета к Луне "Apollo-8" (декабрь 1968 года) стало ясно, что мы работали впустую, хотя и до этого мы понимали, что разработка двух лунных программ в СССР заранее обречена на провал. Окончательно остатки наших надежд рухнули вместе с взрывом королевской Н1-Л3 в феврале 1969 года, а триумф "Apollo-11" 16-24 июля этого же года поставил последнюю точку. Горечь нашей неудачи смешивалась с восхищением подвигом американцев. Как никто другой мы понимали, каких усилий это стоило тем, кто выполнял эту программу и нес ответственность за жизнь людей, посылаемых в космические дали. Что пережили создатели корабля в те 8 суток и 3 часа, в течение которых длился полет "Apollo-11"?!
Так называемый групповой полет кораблей "Союз-6", "Союз-7", "Союз-8", последовавший вскоре за полетом "Apollo-11" (11-13 октября), вызвал только чувство недоумения и досады тем, как бездарно мы потеряли первенство в освоении космоса. Чисто административно-чиновное закрытие темы Н-1, последовавшее в 1974 году после закрытия лунной программы, по крайней мере, на 10-12 лет задержали создание в СССР ракеты, способной выводить на орбиту грузы до 100 тонн и более. По мнению специалистов ОКБ-1, участвовавших в создании Н1, ракета, несмотря на аварийные четыре первых пуска, (что в ракетной технике не является чем-то необычным), могла быть доведена до кондиции, что дало бы прочный фундамент для дальнейшего развития космонавтики в нашей стране, включая создание многоразовой транспортной системы типа "Шаттл". Закрытие нашей лунной программы косвенно отрицательно сказалось и на развитии космонавтики в США - исчез дух соревновательности, а попытка партнерства в космосе - "Apollo-Союз" имела жалкий вид в глазах специалистов и продолжена не была. В силу этого, американская программа, известная как "Postapollo", и предусматривавшая дальнейшее освоение Луны, также не была осуществлена. Понятно недоумение второго человека, ступившего на поверхность Луны Э. Олдрина: "Исследователи будущего будут изумлены тем, что столь грандиозная программа была навсегда забыта и закрыта!" Мы можем только добавить, что это была блестяще выполненная программа, продолжение которой явилось бы значительным шагом в освоении околоземного пространства и использования его энергетических ресурсов. Что же ищет человек в бескрайних просторах космоса? В чем прелесть полетов в небо?! Неужели действительно - в падении. Нет, ответ ясен и прост - неугасимая экспансия человечества сначала в пределах планеты и затем вне ее. Сомнений в целесообразности использования ближайшего околоземного пространства ни у кого уже нет. Но, что может дать нам чуждый мир Луны и планет, мир без жизни, без воздуха, без воды, с перепадами температуры в десятки и сотни градусов?
Существуют десятки реальных, полуфантастических и фантастических проектов использования свободного космического пространства, Луны и ближайших планет Солнечной системы, создания баз, поселений и изменения условий на них. Специфические условия космоса могут быть использованы в первую очередь для энергетики, расширения ресурсной базы и получения материалов с экстремальными свойствами. К необходимости возврата к программам интенсивного проникновения в космос призывают западные футурологи (Форрестер, Шульц, Мартин), предсказывая упадок технологической эры в развитии человеческого общества вследствие естественного истощения ресурсов Земли, роста народонаселения, загрязнения среды и падения в глобальном масштабе среднего уровня жизни. Выход из этого положения - освоение космического пространства. Все другие меры только затягивают переход к постиндустриальному, аграрному образу жизни, т.е. наступление всеобщего социально-экономического коллапса. Доктор Т. Мартин в 1989 году в докладе на заседании Британского межпланетного общества четко сформулировал альтернативу в будущем развитии человечества: "...space age, or a stone age." ("...космический или каменный век").
Отмечая в июле 1989 года двадцатилетие высадки американских астронавтов на лунную поверхность, Президент США Д. Буш провозгласил возврат к лунной программе и к ее дальнейшему расширению: "Мы должны совершить снова возврат к лунной программе пилотируемого исследования Солнечной системы - к постоянным исследованиям в космосе". (SF XI.8z.T.9). Буш рекомендовал Национальному Космическому Совету создать план пилотируемых миссий на Луну и Марс. Будущее покажет, не будет ли снова, как и в 1969 году, отдано предпочтение земным делам, типа "стратегической оборонной инициативы", тем более, что сейчас для США может оказаться более выгодной экспансия в страны Восточной Европы и Северной Азии.
Если в области исследования космического пространства в шестидесятые годы Советский Союз явно потерял ведущее положение, то в создании боевых ракетных комплексов, в оснащении армии стратегическим вооружением Янгель со своей корпорацией смежных организаций, а к концу шестидесятых годов и Челомей, прочно удерживали лидирующее положение. Летные испытания ракеты 8К67, начатые ее "коротким" вариантом, шли успешно, т.е. конструкция ракеты и ее систем обеспечивали выполнение основных требований, а неизбежные при летных испытаниях аварии, как правило, были следствием отдельных упущений или недоработок. Два пуска оказались аварийными из-за ошибки в расчете на прочность обтекателей, прикрывающих рулевые приводы I ступени.
На ракете, в качестве рулей, использовались 4 "малых" реактивных двигателя, работающих на тех же компонентах, что и основные маршевые двигатели, расположенные в районе нижнего торца ракеты симметрично в двух взаимно перпендикулярных плоскостях. Двигатели слегка выступали за габариты ракеты и были защищены от набегающего потока при полете обтекателями, под которыми непосредственно располагались рулевые машинки. Первая ракета успешно стартовала, но при прохождении максимума скоростного напора, где-то в районе семидесятой секунды полета, потеряла устойчивость. Анализ телеметрии показал, что одна рулевая машинка была обесточена. Естественно - вина ложилась на систему управления и, как всегда в таких случаях, были рассмотрены все возможные причины и приняты меры, предотвращающие повторение возможных неисправностей. Однако при следующем пуске авария повторилась. Тогда руководитель пусков, в то время майор А.С.Матренин, собрал всех, и штатских, и военных, и широким фронтом, цепью, как в наступлении, провел по обширному району, где падали остатки развалившейся ракеты. Была найдена злосчастная рулевая машинка, подводящие питание провода оказались отрезаны как ножом. Догадаться далее было не трудно. Под напором набегающего потока верхняя часть обтекателя срезалась и, в свою очередь, перерезала провода. При дальнейшем анализе было установлено, что имела место ошибка в расчете прочности обтекателя. Редкий случай - виновные во главе с начальником прочнистов ОКБ-586 были наказаны.
Совсем необычный случай был с ракетой, если мне память не изменяет, за номером семь. Холодным ноябрьским утром после всех обычных работ и переживаний В.Г.Сергеев и я наблюдали за пуском. Объявлены поочередно все готовности и, наконец, старт. Как и положено, мы сначала четко видим запуск рулевых двигателей и вот должны запуститься и маршевые. Но, что это? Время идет, ракета стоит на пусковом столе, ясно видно как отклонились тангажные камеры, т.е. как бы ракета уже ложится на курс, но маршевые двигатели бездействуют, наконец, на 73 секунде после запуска ракета взрывается. Громадное облако пламени и дыма подхватывает сильный ветер и уносит его прочь, к счастью, для стартовой позиции. Обстановка прояснится после проявления и анализа пленок телеметрии. Если на телеметрии зафиксирована команда "контакт подъема", то система управления и мы вместе с ней не виноваты, а если эта команда отсутствует, то это значит, что наземная аппаратура по какой-то причине не выдала команду на запуск или бортовая аппаратура ее не исполнила. И в том, и в другом случае виновата система управления. И вот мы, с Владимиром Григорьевичем, сидим в кабинете Янгеля. Галась Михаил Иванович ходит по кабинету и априори ругает нашу фирму и Сергеева: "Опять у тебя ... простой случай ... и вы не умеете ..." и т.д. и т.п. в том же духе и с применением слов усиления. Михаил Кузьмич, сидевший неподвижно за столом на своем месте, наконец, не выдерживает и резко останавливает Михаила Ивановича, который срывает злость на заглянувшем в кабинет конструкторе. Наконец, сообщают, что пленки проявлены и разостланы на специальных смотровых столах. Я бегу, опережая всех, и вот уже на соответствующей дорожке ясно вижу метку "контакта подъема", т.е. контакт сработал на не стартовавшей ракете. Как и положено, сразу же наземная аппаратура была отключена от борта. Я возвращаюсь в кабинет Янгеля. Туда, в это же время, вносят мокрый от компонентов, доставленный со старта агрегат, носящий название "упор контакта подъема". Это довольно простое механическое устройство, крепящееся на пусковом столе, и с помощью подвижных элементов и зажимов на них поджимается контакт подъема. Несмотря на то, что операцию установки этого устройства осуществляют и контролируют двое штатских и двое военных специалистов, упор был правильно установлен, но зажимы, как следует, не зажаты, и вибрация от запустившихся рулевых двигателей привела к тому, что упор отошел, и контакт подъема подал сигнал, соответствующий старту ракеты. Как разбирал Михаил Кузьмич этот случай, мы с Владимиром Григорьевичем не стали слушать.
Но не всегда однозначно удавалось определить причину аварии. В таком случае намечалось несколько возможных причин и по каждой из них принимались меры. Часто телеметрия не давала нужной информации, а на месте падения ракеты обычно лежала куча металлолома, по которой невозможно было установить причину аварии. Одна из ракет потеряла устойчивость уже при полете второй ступени и упала в нескольких десятках километров от Омска. К месту падения вылетела комиссия с заданием по обломкам попытаться установить причину аварии. Вот, что рассказал В.К.Копыл, участник этой миссии, главный разработчик прибора усилитель-преобразователь (УП), попавшего под подозрение. Правда, в его рассказе просматривается некоторая избирательность его памяти. Падение ракеты вблизи крупного города вызвало бурную активизацию деятельности местного КГБ, подогреваемую, по-видимому, из центра. Прежде всего, в области была сформирована и распространена версия события: потерпел аварию автоматически управляемый самолет, жертв нет. Затем силами КГБ и местных военных частей "бренные останки" ракеты были собраны в одно место и поставлена охрана.
Комиссию встретил высокопоставленный сотрудник КГБ в чине полковника, оказавшийся чрезвычайно гостеприимным. Первым делом комиссия в полном составе была привезена на какую-то загородную дачу, где состоялось обильное возлияние с закуской из жареных гусей. Затем комиссию посадили в две машины - ГАЗ и РАФ. Копыл попал в машину ГАЗ, которую взялся вести полковник, отстранив солдата-водителя за слишком "медленную" езду, на что солдат среагировал словами: "От старшины попадет и Вам, и мне!" Тем не менее, полковник повел машину, и когда, на довольно узкой дороге, впереди показалась машина, выехавшая навстречу и ведомая старшиной, полковник злорадно заявил: "Сейчас посмотрим, какие нервы у твоего старшины!?" Нажав на акселератор, он вывел машину на встречную полосу движения. У пассажиров хмель как рукой сняло, но полковник с азартом гнал машину и только в последний момент, когда столкновение казалось неизбежным, перевел машину на свою полосу движения. Окажись у старшины нервы послабее, и если бы он плохо знал своего начальника и попытался уступить ему дорогу, столкновение было бы неизбежным. Машины остановились. Старшина обматерил полковника - своего начальника, затем солдата-водителя - своего подчиненного, соблюдая субординацию только с местоимениями "Вы" и "ты". Инцидент был полностью исчерпан тем, что тут же в посадке был расстелен брезент, появились опять в изобилии жареные гуси и все остальное.
На месте, где были собраны останки ракеты, все повторилось снова, потом ресторан в Омске, опять дача, где состоялись проводы комиссии и подписание заключения. Обратный путь комиссии был не менее "тяжелым", яростной болтанке была противопоставлена "кровавая Мэри" - так называлась оздоровительная смесь спирта с томатным соком. Когда же я, с целью накопления статистики, спросил у Виталия Кирилловича, что же было причиной аварии, он удивленно посмотрел на меня и начал опять что-то рассказывать о жареных гусях, высоко оценивая Омское КГБ, так как по его словам во всех случаях, а их было четыре или пять, гуси были великолепно зажарены и прямо из духовки. Должен заметить, что не только у Копыла сложилось хорошее мнение о нашем КГБ - у меня было много встреч с этой организацией, и все они оставили самые приятные воспоминания. Первая встреча состоялась сразу же после окончания института. Меня пригласили в знаменитое "серое здание" и предложили работу, я отказался. Разговор был предельно вежливым и доброжелательным. Мой отказ не имел никаких отрицательных последствий.
Ракета 8К67 формально была принята на вооружение в 1967 году, а ее установка на боевое дежурство практически началась двумя годами раньше. Моему отделу, кроме разработки инструкции по составлению боевого полетного задания, что было естественным завершением работы по любой ракетной системе, досталась чрезвычайно ответственная и настолько же рутинная работа по переводу программ тангажа, скорости и программы циклично-импульсного интегратора в импульсный код. Дело в том, что эти программы, получаемые при расчете так называемой "попадающей" траектории, получаются в физических величинах, т.е. в градусах и метрах в секунду, а запись их на магнитных носителях (проволоке) осуществляется в импульсах. И вот этот перевод был чрезвычайно кропотливой, нудной и не допускающей ни единой ошибки работой, выполняемой для каждой стартовой позиции и для каждой цели. Кроме того, необходимые для выполнения этой работы исходные данные носили чрезвычайно секретный характер и поступали к нам под грифом "Совершенно секретно. Особой важности", так как в какой-то мере раскрывали не только расположение наших стартовых позиций, но и объекты, на которые были направлены эти ракеты. Большой объем работы, а также ее секретность вынудили меня создать отдельную группу под руководством Б.Н.Березина, и ее разместить в отдельном помещении. Естественно, наши режимные службы уделяли особое внимание этой группе, материалам, поступающим и разрабатываемым этой группой. Из всей работы группы они понимали одно - ни один импульс не должен быть потерян, представляя его себе как нечто реальное и чрезвычайно маленькое. Я как-то в шутку, в присутствии начальника режима, сказал Березину, указывая на щели в паркетном полу его помещения: "Смотри, Борис Николаевич, закатится импульс в щель, не найдешь!" Какое же было удивление и веселый смех, когда появилась служебная записка службы режима с требованием настелить в этой комнате линолеум! Этого начальника службы режима вскоре Сергеев уволил за то, что он не пропустил на работу одного из сотрудников третьего отделения, отрастившего за время отпуска бороду, а фотография на пропуске была без бороды. Этот парень не стал настаивать, а преспокойно ушел и не приходил несколько дней. Ему, естественно, оплатили вынужденный прогул, а виновнику припомнили все прегрешения подобного рода и явную тупость.
Принятие ракеты на вооружение сопровождалось еще одной процедурой, которую не любили разработчики. Это было закрытие "замечаний". Эти замечания выдавались Заказчиком в лице военного представительства, управления, института заказчика, комиссией по летным испытаниям, нашим отраслевым институтом и т.д. Все замечания сводились в единый документ в виде громадной таблицы, содержащей, кроме самого замечания, указания: кто выдал замечание, срок его реализации, кто ответственен за его закрытие, метод закрытия, сроки и т.д. Кроме того, составлялся протокол закрытия, где обобщались материалы в виде отчетов, расчетов, испытаний, результатов моделирования. Некоторые замечания по договоренности снимались, опять-таки соответствующим протоколом. По тем замечаниям, по которым договориться на "рабочем уровне" не удавалось, созывались совещания на более высоком уровне вплоть до Главных конструкторов. На уровень Янгеля по ракете 8К67 было вынесено 173 замечания; разбор и принятие решений в присутствии ответственных за закрытие замечаний и выдавших их происходил на 42 площадке в кабинете М.К.Янгеля. Заседание вел сам Михаил Кузьмич. Это был тот случай, когда в явном виде проявилась неприязнь Янгеля к Сергееву. Нужно сказать, что Владимир Григорьевич при всех его положительных качествах и человеческой доброте и отзывчивости, обладал упрямым и несговорчивым характером, и не смог с самого начала сработаться с Янгелем, пристроиться в кильватере и во всем следовать за Головным конструктором, как это делали другие смежники. Закрытие замечаний шло быстро. Михаил Кузьмич умело и решительно "давил" и разработчиков, и заказчиков, но как только замечания касались системы управления, Владимир Григорьевич вносил поправки, возникали споры. Дело приближалось к полуночи, все устали, да и вопросы не были сложными. Янгель не выдержал, вспылил: "Все! Я больше не могу! Завтра звоню в ЦК - либо я, либо Сергеев!" Сергеев вскочил и вышел в коридор. Через две-три минуты тягостного молчания Янгель обратился к А.И.Гудименко: "Анатолий Иванович, бери дело в свои руки. Сергеев больше не будет работать". Гудименко, который в то время был главным инженером ОКБ, быстро закрыл несколько вопросов, соглашаясь с мнением Янгеля, но в это время вошел Сергеев, извинился перед Янгелем, зачеркнул решения по тем вопросам, которые принял Гудименко и с небольшими изменениями их закрыли. Такие случаи, как этот, суммируясь, портили отношения Сергеева с Янгелем, с одной стороны, и с Гудименко, с другой. Семейные неурядицы Гудименко, в конце концов, привели к тому, что он был снят с должности, и только с помощью Янгеля назначен Главным конструктором Киевского радиозавода. Мы все были огорчены уходом Анатолия Ивановича. Он был справедливым и решительным человеком, а меня связывала с ним дружба еще со студенческой скамьи.
Вскоре, после принятия ракеты 8К67 на вооружение, в ОКБ Янгеля родилась идея: сделать на ее базе простейший вариант кассетной головной части на три блока. Идея была простой. Каждый из трех боевых блоков устанавливался на специальных направляющих, расположенных под некоторым углом к продольной оси ракеты и при скольжении блок получал дополнительную скорость в том направлении, куда были направлены эти направляющие. Поворотом головной части и индивидуально подаваемой автоматом дальности команды на сход каждой боевой части, достигалось наведение их на отдельные цели в пределах небольшой площади. В тех условиях это было большим достижением. Простыми мерами утраивалось число боевых блоков и число поражаемых ими целей. Работа нашла широкую поддержку в политическом руководстве, в кругу военных и велась с большим напряжением - важно было и иметь, и демонстрировать наши возможности при ограниченном числе шахтных пусковых установок. Это был тот период, когда и в США, и у нас разворачивались работы по созданию разводящихся головных частей (они еще назывались кассетными или с индивидуальным наведением). Для моего отдела это была интересная и перспективная работа, прорабатывались самые различные идеи, и постепенно вырисовывался облик такой головной части, реализованной на новой янгелевской ракете I5A14, ее последующих модификациях и на "сотках" Челомея. В основу идеи такой головной части легла, по сути дела, третья ступень с двигателем малой тяги, способная к маневрированию в процессе полета с целью обеспечения таких параметров (скорости и координат), при которых отделяемая боеголовка достигала бы заданной цели в районе расположения. Роль системы управления для реализации такой идеи была определяющей, и решить такую задачу можно было только с использованием вычислительной машины с высоким быстродействием. Лучшие силы отдела во главе с начальником лаборатории С. С. Корумой занялись решением этой задачи. Однако простейшая и несовершенная система разведения трех головных частей, стоящей на боевом дежурстве ракеты 8К67, требовала привлечения значительных сил отдела, насчитывавшего в своем составе около 80 человек. Нужно сказать, что и в ОКБ в целом работы над разводящей головной частью ракеты 8К67 не пользовалась поддержкой - для многих это была рутинная работа, да и было много чисто технических возражений против ее проведения. Так, например, точность стрельбы ухудшалась, троированная система управления дальностью распадалась на три отдельных не дублированных канала, выдающих команды на три головные части и т.д. Но конечная цель - утроение числа боевых блоков, заставляла мириться с этими недостатками и с "непрестижностью" работы на фоне новых идей, работой над созданием бортовой вычислительной машины и др. Нужно еще добавить, что ОКБ-586 и лично М. К. Янгель придавали очень большое значение этой работе. Она, кроме всего прочего, показывала преимущества тяжелых боевых ракет разработки Янгеля перед легкими ракетами В. Н. Челомея, где нельзя было при существующем весе боевых частей создавать многоблочные кассетные головные части. Мне приходилось лавировать между этими двумя работами. Кроме того, в это же время отдел вел и целый ряд других работ - по ракете-носителю 11К65, глобальной ракете 8К69, пороховой ракете 8К99, разворачивались работы по лунной программе Челомея. Все эти работы были чрезвычайно интересные, их хотелось выполнять.
В этой обстановке произошла еще одна моя встреча с КГБ. Однажды звонит мне заместитель Сергеева по режиму и кадрам Н.А.Решетов, и говорит, что я должен явиться завтра к 10.00 в областной отдел КГБ, пропуск будет заказан и т.д. О цели вызова он мне не сказал, но заметил, что вопрос простой, мне не о чем беспокоиться, понимая, что приглашение в КГБ явление не из приятных. На следующий день я явился в это серое здание. Меня встретили и провели в небольшой кабинет на третьем этаже. Хозяина не было на месте, и я остался один. Обстановка в кабинете была довольно стандартная: большой письменный стол без единой бумаги на нем, приставной столик, сейф, шкаф, стулья, традиционный портрет Дзержинского... Так я сидел в одиночестве минут 15-20, пока не появился хозяин кабинета - мужчина, лет около 50, в штатском костюме. Он поздоровался со мной за руку, открыл сейф и достал небольшую папку, сел за стол и начал разговор с извинения за то, что мне пришлось его ждать. Затем изложил суть вопроса, который заключался в том, что в КГБ на меня поступило заявление, инкриминирующее мне некоторое пренебрежительное отношение к новым перспективным работам и предпочтение малоперспективной работе по ракете 8К67 и соответствующее этому распределение сил и возможностей отдела. Когда он говорил мне об этом, папка была раскрыта перед ним. Я успел оценить, что письмо было на двух страницах. Почерк, который я на расстоянии 2-3 метров не мог, как следует рассмотреть, также мне ни о чем не говорил. Я спросил у него: "Могу ли я ознакомиться с этим письмом?" Он ответил, что в этом нет необходимости, и в случае нужды он сам зачитает нужные выдержки из него, и прикрыл папку. В процессе нашей дальнейшей беседы он так и не зачитал мне ни одного отрывка из этого письма, употребляя только отдельные выражения типа "недостаточно активно", "частная модернизация", "некоторый ущерб обороноспособности" и т.д. Естественно, я не получил ответа и на вопрос, кто автор письма. Я только понял, что наши обсуждения и споры в отделе и на предприятии о приоритетности работ перекочевали сюда, в КГБ. Я обстоятельно изложил собеседнику свою позицию по данному вопросу, акцентируя его внимание на двух тезисах. Первое - значение возможности утроить число головных частей, уже стоящих на боевом дежурстве и находящихся в производстве ракет 8К67, трудно переоценить. Этой работе придается огромное значение в ОКБ Янгеля, в ЦК и в Министерстве обороны. Второе - новым перспективным работам я лично и мой отдел уделяем должное внимание. Работы выполняются по плану и на должном техническом уровне, разработаны новые методы и способы управления многоблочными головными частями, что мы работаем в унисон таким же работам у Янгеля и Челомея, и свою часть работы выполним в установленные сроки и на нужном техническом уровне. Мой собеседник оказался весьма компетентным человеком в этих вопросах и, как только я понял это, мне стало просто с ним говорить, тем более что я по некоторым признакам с самого начала нашей беседы понял, что он далеко не разделяет мнение автора письма, кем бы он ни был. Касаясь основных идей и их технической реализации для новых перспективных работ, я постарался вкратце изложить их суть и показать, что в этом плане тяжелые ракеты Янгеля по своим боевым качествам позволяют обеспечить создание таких систем, которые не будут иметь аналогов ни за рубежом, ни в Советском Союзе. Военно-политические задачи сегодня наиболее полно и дешево решаются именно "незначительной частной модернизацией" ракеты 8К67, как выразился автор письма. Наша беседа продолжалась более двух часов, и в завершение, с моей стороны, приобрела явно наступательный характер. Я приводил все новые и новые аргументы в обоснование своей позиции и видел, что мой собеседник понимает меня и склонен разделить мои убеждения. Это придавало мне уверенность и усиливало убежденность моих аргументов и доводов. Беседа завершилась тем, что Николай Иванович, так он себя назвал в ответ на мое пожелание узнать, с кем я имею дело, предложил мне кратко изложить свою позицию на бумаге. Я на предложенном мне листе изложил два своих основных тезиса и расписался. Распрощались мы с Николаем Ивановичем очень тепло, пожали друг другу руки с пожеланием успехов в работе и с заверением, что мы делаем общее дело. Дальнейших последствий эта встреча не имела. Я попытался определить, кто же был автором письма. Для этого я составил список возможных лиц, затем выстроил их в порядке убывающей вероятности, некоторое время пытался "наводящими" вопросами получить хотя бы некоторую информацию. В конце концов, в моем списке осталось всего три человека, но к окончательному выводу я так и не пришел и вскоре забросил это занятие.
Как и в любом ведомстве, в КГБ кроме умных людей, с которыми всегда можно было найти общий язык и решить любой вопрос, были и недалекие, а то и просто глупые люди. Одно время заместителем Сергеева по режиму (значительное лицо на фирме) был некто Шварчевский, в прошлом сотрудник КГБ, дослуживший до чина полковника. Мне довелось слышать его рассуждения на тему "кто есть кто". Он говорил примерно так: "Мы вас, специалистов, наняли на работу, и вы должны ее выполнять, а мы будем контролировать!" Кого он понимал под словом "мы" нетрудно догадаться, а в разряд "специалистов" включались все, вплоть до министра. Другими словами, вся страна в его понимании была громадной "шарашкой", "мы" - это охрана лагерей, а все остальные - заключенные. Его уволили с этой должности в период хрущевской оттепели, когда выяснилось, что в период Отечественной войны он командовал заградотрядом и отдал приказ стрелять по отходящему под натиском фашистов стрелковому полку. Дело происходило на переправе через Днепр, и закончилось оно тем, что командир полка переправил полк в другом месте, и ударил по заградотряду, окопавшемуся на восточном берегу Днепра, с тыла. При этом он захватил некоторые документы, которые были опубликованы в период оттепели. Все ответственные участники расстрела, включая Шварчевского, были уволены. К счастью таких людей как Шварчевский было мало. Н.А.Решетов, так же бывший работник КГБ, занимавший пост заместителя по режиму, был умным и спокойным человеком, всякие неизбежные происшествия по режиму улаживал без лишнего шума.
Параллельно с работами по баллистическому варианту ракеты Р36, велись работы по ее глобальному варианту с индексом 8К69. Это был принципиально новый вид ракеты, обусловленный схемой ее полета. Если баллистическая ракета совершала управляемый полет только на активном участке, составляющим незначительную часть полной траектории, то глобальная или орбитальная ракета совершала управляемый полет на значительном участке траектории вплоть до входа боевой части в плотные слои атмосферы в районе цели. Соответственно ракета имела участок выведения, как и баллистическая, заканчивающийся выведением головной части на орбиту искусственного спутника Земли. Затем совершала управляемый полет на орбите. В нужный момент включалась тормозная двигательная установка, обеспечивающая сход с орбиты, и только после завершения ее работы отделялась боевая часть, которая совершала свободный, т.е. неуправляемый полет до цели. При такой схеме полета функции системы управления существенно усложнялись. Много проблем возникало с обеспечением точности стрельбы, ведь предельной дальностью для ракеты был виток ИСЗ, (около 40000 км). Нами были разработаны и тщательно проанализированы несколько схем полета, соответственно требований к системе управления и орбитальной части. В конечном итоге был принят вариант, определяющие моменты в котором заключались в необходимости коррекции траектории полета с помощью радиовысотомера, работающего в двух точках орбитального полета и в обеспечении угла входа боевого блока в плотные слои атмосферы с углами близкими к углам входа обычной баллистической головки.
Последнее обстоятельство было самым трудным в реализации, т. к. требовало значительного запаса топлива при торможении, но иного способа сведения рассеивания точек падения за счет возмущений, действующих на атмосферной части падения, к приемлемой величине, мы не видели. Управление же на этом участке по ряду причин было проблематичным - не существовало рулевых органов, способных работать в условиях плазмы, значительные (до 150 единиц) перегрузки и т. д. Много сил и энергии было потрачено при обосновании предложенной нами схемы полета, много было скептиков и открытых противников этой разработки. Главным было решение М.К.Янгеля. Вооружившись расчетами, графиками и таблицами при поддержке наших коллег-баллистиков из ОКБ-586 А.А.Красовского, Н.Ф.Герасюты, И.А.Ханина и других, мы несколько дней обсуждали все варианты лично с ним.
Мне лишний раз пришлось убедиться, насколько Михаил Кузьмич был блестящим инженером, каким громадным запасом знаний и какой прекрасной интуицией он обладал! Несмотря на то, что он почти сразу принял предложенный нами вариант схемы полета, конкурирующие варианты были так же тщательно рассмотрены, многократно перепроверены и сравнены с помощью специально составленной таблички. Решение вылилось в краткую бумагу, в которой фигурировала нужная нам цифра - 42% топлива на торможение по весу орбитальной части. Это была директива для проектантов и конструкторов. После этого мы приступили к выдаче технических заданий на аппаратуру системы управления. Гироплатформу разрабатывал институт НИИ-944. Работой непосредственно руководил блестящий инженер и ученый И.Д. Блюмин. Меня с ним связывали самые тесные и дружеские отношения, он был моим официальным оппонентом. Мы с ним многократно переходили на "ты", но, по-видимому, мое уважение к нему было столь высоким, что я невольно возвращался на "Вы", а он следовал в этом отношении за мной. Под его руководством была разработана гиростабилизированая платформа на поплавковом подвесе. На ней устанавливались два гироскопических гироинтегратора и нуль-индикатор боковой скорости. Информация с гироинтеграторов с помощью сельсин - датчиков поступала на сельсин - приемники специального прибора, разработанного нашей организацией. На сельсин - приемниках были установлены фотодатчики импульсов, разработанные В.А.Маринушкиным еще для ракеты-носителя 11К65. Импульсы фотодатчика, частота следования которых, была пропорциональна действующим на гироинтеграторы ускорениям, поступали в счетно-решающие приборы, обеспечивающие задачи выведения головной части на заданную орбиту и регулирование скорости ракеты в нормальном и продольном направлениях. Начало работы тормозной двигательной установки задавалось по времени, которое корректировалось с помощью радиовысотомера, измерявшего высоту орбиты над уровнем океана в двух точках траектории. Дозирование тормозного импульса осуществлялось дополнительным гироинтегратором с осью чувствительности, установленной жестко вдоль продольной оси головной части. Счетно-решающие приборы разрабатывались нашей организацией в комплексе, руководимом А.Н.Шестопалом. Основными разработчиками этих приборов были Д.Н.Мерзляков, И.В.Бодаев, Г.С.Бестань, Э.В.Лысенко, Н.В.Бунчучная, Д.М.Смурный. Конструкции приборов были разработаны в комплексе, которым руководил И.М.Брынцев, разработчиками Н.Н.Филатовым, С.С.Матвеевым и И.А.Авраменко. Наземная проверочно-пусковая аппаратура для этих бортовых приборов соответственно разрабатывалась с использованием дискретных принципов в отделе Е.М.Михлина, Э.А.Вольфовским и Г.М.Гехтом. Разработчика радиовысотомера мы нашли в Министерстве авиационной промышленности. Им оказалась небольшая, специализирующаяся на этих приборах, организация в городе Каменск - Уральске, руководимая В.С.Фоминым. Нам пришлось работать непосредственно с его заместителем В. М. Жуковым, который руководил разработкой и был ее душой. Требования к высотомеру были чрезвычайно жесткими, подобных аналогов в авиационной технике не было. Высотомер должен был работать в условиях космического пространства до высоты 600 км и иметь предельную ошибку в измерении высоты не более 150 метров. Эксплуатационные требования были не менее суровыми и определялись условиями эксплуатации изделий ракетной техники в воинских частях. Тем не менее, организация блестяще справилась с этой задачей и заслуга в этом также, в значительной мере, принадлежала В.М.Жукову. Характерно то, что многие вопросы мы с ним решали на основе устных договоров и простых телефонных звонков, и я не помню случая, чтобы не были выполнены взятые обязательства.
|
|
После того как были созданы опытные образцы аппаратуры, в том числе и высотомер, и подтверждены их характеристики, что в свою очередь обеспечивало возможность создания глобальной ракеты, способной поразить с высокой точностью цель в любой точке земного шара, интерес к ракете возрос. Как это часто бывает, вокруг неё разгорелись не совсем чистые страсти. Наиболее характерным примером в этом плане было заявление М. С. Рязанского (НИИ-885) на одном из совещаний у В. Д. Калмыкова. Когда уже вся аппаратура была разработана, изготовлены первые образцы, включая летный, он сказал: "Я принял решение установить на ракете радиовысотомер. Прошу Вашего указания тов. Сергееву выдать и согласовать с институтом техническое задание". Дело в том, что в соответствии с Постановлением правительства по ракете Р36, на которой первоначально планировалось установить радиоуправление, Главным конструктором радиосистемы был назначен М.С.Рязанский. В процессе работ было установлено, что автономная система управления обеспечивает необходимую точность стрельбы, и разработка радиосистемы, использование которой было затруднено при шахтном варианте, была прекращена.
Я был возмущен заявлением Рязанского, так как он не имел никакого отношения к разработке, но при этом заявил, что аппаратура уже изготовлена, нет сомнений в ее работоспособности, она уже прошла испытания на вертолете с имитацией высоты полета до 600 км и т.д. Валерий Дмитриевич, для которого подобные "игры" не были новостью, спокойно погасил разгоравшиеся страсти и дал указание выдать техническое задание Рязанскому на конкурсной основе, дав срок для этой работы 3 месяца. Через три месяца мы собрались снова у Калмыкова, теперь у меня была мощная поддержка в лице радиоспециалистов Г.А.Барановского и В.М.Жукова. Рязанского на совещании не было, а материалы, разработанные и представленные его коллегами за три месяца, не могли конкурировать с тем, что доложил В. М. Жуков. Валерий Дмитриевич принял "соломоново" решение - продолжать обе разработки, понимая, что с началом летных испытаний, которые уже начинались, вопрос с высотомером Рязанского, которого еще не существовало в металле, сам по себе отпадет. Так и случилось.
Если и случались некоторые осложнения в наших взаимоотношениях с фирмой Фомина, то причиной была наша организация. Однажды затруднения возникли с оплатой счета за поставленную аппаратуру. Бумага долго ходила по всем нашим многочисленным службам, потом приехал Жуков и тоже несколько дней ходил с этой бумагой, но никто не решался дать "добро" на оплату двух или трех миллионов рублей, т. к. фирма не значилась по Постановлению в числе разработчиков ракеты. В отчаянии Жуков зашел ко мне в кабинет, но на все мои звонки также поступали неопределенные ответы и ссылки друг на друга. Тогда, в возмущении, я взял красный карандаш и поперек счета крупными буквами написал "Оплатить!", поставил дату и расписался. К нашему удивлению все дальше пошло без задержек.
Работами по ракетам 8К67 и 8К69 уже в полной мере руководил В.Г.Сергеев, и в этот период проявились его организационные качества, требовательность и энергия. Безотказно работало его выражение: "Материалы на стол!" Любое предложение, любое техническое решение должно быть обосновано и подкреплено расчетами, моделированием или экспериментами. Владимир Григорьевич в работе был неутомим, работал в своем кабинете до поздней ночи и, естественно, мы приспосабливались к его стилю работы. Периодически появлялись приказы, запрещавшие нам уходить с работы без его разрешения. Если ему предстояло ехать на какое-либо важное совещание, и об этом было известно заранее, то все, кто готовил ему материалы (плакаты и тезисы доклада), несколько дней не знали покоя. Все подвергалось критике, многократно переделывалось, корректировалось. Он любил краткость и четкость, как в докладах, так и в подписываемых им бумагах и отчетах. В целом, работа ОКБ носила четкий и организованный характер. Ошибки в работе анализировались, и если вопрос выносился к Сергееву, то он досконально разбирался. "На ковер" вызывались все, имеющие отношение к рассматриваемому вопросу. Виновные наказывались редко, а если и наказывались то, как правило, частичным лишением премии и так, что виновному не на что было обижаться. Если возникала необходимость решить вопрос со смежной или головной организацией, то нужные люди немедленно отправлялись в командировку, причем, если возникали затруднения с билетом на поезд или самолет, то Владимир Григорьевич тут же решал этот вопрос по телефону, пользуясь своим положением. Каждый из нас всегда имел в готовности "командировочный портфель" со всем необходимым, даже если командировка предполагалась "туда и назад" на своей машине в Днепропетровск. Однажды утром звонит прямой телефон, поднимаю трубку и слышу голос Владимира Григорьевича: "Спускайся вниз, едем на два часа в Днепропетровск". У подъезда уже стояла его "Волга" и через три часа мы были в Днепропетровске, а вечером уже сели в самолет Янгеля и оказались на полигоне, даже не имея с собой зубной щетки. Впрочем, в этом не было ничего особенного. Были случаи и более комичные. Однажды утром звонит Владимир Григорьевич из Москвы - мне и А.И.Гудименко быть к пяти часам в министерстве в кабинете начальника главка М.П.Гусакова. Мы прибыли в Министерство, у вахтера прошли по списку на совещание к министру и предстали перед нашим шефом точно в срок. "Сидите в кабинете Михаила Павловича, я вас позову, как только понадобитесь", и ушел. Мы расположились в кабинете, рабочий день закончился, секретарь ушла и на этаже воцарилась тишина. Вначале мы занялись изучением журналов, потом я воспользовался диваном, а Анатолий Иванович некоторое время ворчал, а потом составил несколько стульев, благо они были мягкими, и мы мирно уснули. Проснулись глубокой ночью, совещание давно закончилось. Владимир Григорьевич забыл о нашем существовании, и мы оказались в интересном положении, т.е. нам нужно было пройти мимо двух вахтеров - один на этаже, другой при выходе из министерства, без пропусков и среди ночи, в спящей Москве. Мы двинулись в путь по длинному коридору, опасаясь, что вахтер подымет тревогу раньше, чем мы объясним ему сложившуюся ситуацию. Вахтером оказалась женщина. Вначале она, заслышав наши шаги, закричала: "Стой! Кто идет?", а затем, когда мы вышли из-за поворота коридора, стала размахивать револьвером и требовать, чтобы мы легли на пол. С величайшим трудом, пользуясь умением Анатолия Ивановича разговаривать с женщинами, мы достигли взаимопонимания и даже уговорили ее позвонить своему коллеге на выходе из министерства, чтобы он нас выпустил. Еще через час мы пешком добрались до гостиницы, которую Гудименко назвал "гостиница партийных босяков", где нас и приютили на несколько часов. Другой случай подобного рода начинался примерно также. Уже под конец рабочего дня дежурный по предприятию сообщил группе начальников отделов человек 5-6, что Сергеев звонил из Москвы и передал, что мы должны быть у входа в министерство завтра к 9.00. В нужном составе и в заданное время мы были на Китайском проезде в небольшом скверике напротив входа в здание министерства и ждали своего шефа. Он появился около девяти часов внезапно, мы так и не поняли откуда. Посмотрев на нас с нескрываемым удивлением, задал один вопрос: "А вы что здесь делаете?!", и, не дожидаясь ответа, перешел через дорогу и скрылся в здании министерства. Мы решили подождать еще с полчаса, - а вдруг шеф вспомнит, затем разъехались, благо в Москве всегда были дела у каждого.
Ракета 8К69 представлялась как первая в мире глобальная ракета, способная поразить цель в любой точке земного шара и с любого направления. Последнее обстоятельство требует некоторого пояснения. Если представить, что стартовая позиция этой ракеты находится в определенной точке на территории СССР, а конкретная цель в любой другой точке земного шара, то ракета может поразить ее с двух почти противоположных направлений. Если территория противника имеет некоторую протяженность, например, с запада на восток, то цели на ее территории могут быть поражены с двух также почти противоположных совокупностей направлений, угловая широта которых зависит от протяженности территории противника. Если территория возможного расположения стартовых позиций также имеет некоторую протяженность, то это обстоятельство расширяет угловой диапазон возможных направлений подхода к целям. Для конкретных условий глобальная ракета практически требовала удвоения защитных мер вероятного противника. По сравнению с необходимой защитой от баллистических ракет. Для полной ориентации в этом вопросе, с достаточной степенью приближения, необходимо иметь в виду, что и для глобальной и для баллистической ракеты цель, стартовая позиция и центр Земли должны практически лежать в одной плоскости и в этой плоскости расположена траектория полета ракеты. Для баллистической ракеты дальность стрельбы не позволяет иметь две возможные траектории в этой плоскости, а для орбитальной - это может быть реализовано. Для окончательной ясности в этом вопросе следует указать, что оговоренная степень приближения определяется влиянием вращения Земли и полетом ракеты на относительно коротком активном участке траектории. В заключение следует сказать, что, в конечном итоге, было развернуто некоторое количество стартовых позиций, ракеты которых нацеливались на вновь возникающие и на недосягаемые для баллистических ракет цели. Основное применение ракета нашла, после некоторых доработок, для выведения в космос засекреченных спутников типа ИС (истребители спутников) и УС (управляемые спутники). Их запуск производился в основном с 95 стартовой позиции. Ракета на установщике выезжала из ангара по специальной железнодорожной ветке, затем автоматически устанавливалась в вертикальное положение и стартовала после проведения необходимых проверочно-пусковых операций также в автоматическом режиме. Наблюдая эту процедуру, невольно вспоминаешь кадры из научно-фантастических фильмов... Группа разработчиков этой ракеты, включая автора этих строк, была удостоена Государственной премии СССР.
Начало летных испытаний совпало с созданием министерства общего машиностроения под началом С.А.Афанасьева, с которым нам довелось работать с 1965 до 1983 год, т.е. почти двадцать лет, а знакомство с ним продолжалось и далее, вплоть до развала ракетно-космической промышленности. Мне представляется, что Сергей Александрович был идеальным министром и прекрасным человеком. Он был одним из создателей советской индустрии, человек сталинской закалки, прошедший в самые тяжелые годы для нашей страны путь от наладчика автоматов до министра ракетно-космической промышленности, обеспечившей на протяжении десятилетий безопасность страны и ее приоритет в космических исследованиях. Блестящая студенческая подготовка в МВТУ (сталинский стипендиат, диплом с отличием), колоссальный производственный опыт на заводах оборонной промышленности в период войны и послевоенного расцвета индустрии, опыт общения и подлинное уважение к воспитавшим его людям труда, твердый характер, непреклонная воля в достижении поставленной задачи, ставили его в один ряд с титанами нашей промышленности, создавшими оружие для армии в годы войны и надежный щит в годы противостояния. Не объясняется ли наше падение тем, что такие люди сошли с арены активной деятельности?
Впервые, "в деле", мне довелось видеть нашего министра при первом пуске ракеты 8К69 на предельную дальность полета. Ракета стартовала с одной из площадок Байконура, совершила почти полный виток вокруг Земли, цель располагалась в районе полигона "Капустин Яр". Старт ракеты прошел нормально. Была холодная и сырая погода. Когда ракета скрылась в низкой облачности вся группа, человек 25-30, во главе с Сергеем Александровичем зашли в помещение банкобуса, где на стене висела большая карта мира с нанесенной на ней трассой полета ракеты и отмеченными характерными точками расположения кораблей на Тихом и Атлантическом океанах. На столах в стаканах был заготовлен горячий чай, и все поспешили им согреться, в том числе и мы с Владимиром Григорьевичем. Однако министр, взяв под руку Сергеева, довольно, как мне показалось, грубовато, сказал: "Погоди чаевать! А ну показывай, где и что у тебя происходит", и подвел Сергеева к карте. Владимир Григорьевич начал было что-то объяснять, но министр его прервал словами: "Погоди, ты если знаешь вообще, то не берись мне рассказывать! Кто у тебя знает?" Владимир Григорьевич тут же представил меня. Далее на протяжении почти полутора часов, мы провели у карты. Технику полета я, естественно, знал досконально, объяснял министру, что происходит в полете, отвечал на его вопросы, в том числе и на такие: почему сделано так, а не иначе? Считаю, что этот разговор на многие годы обеспечил то, что министр всегда ко мне относился уважительно, даже, несмотря на то, что он за это время "закатал" мне два выговора по министерству из четырех, которые я "честно заработал".
Потом министр потребовал, чтобы нам принесли чай, и мы уже со стаканами в руках продолжили разговор у карты. Полет ракеты проходил нормально. По громкой связи шли доклады с наблюдательных пунктов, кораблей ТОГЭ и, наконец, пришло сообщение с ИПа в Крыму о том, что наблюдали торможение над Черным морем. Время начала торможения, незначительные отклонения по высоте орбиты в точках работы высотомера говорили о малом отклонении ракеты от заданной цели, о чем я сказал министру, когда сообщили данные визуальной привязки точки падения, которая оказалась в пределах двух километров, после чего он поздравил всех присутствующих с успехом. Нужно сказать, что точность стрельбы этой ракетой была выше ее баллистического варианта даже при стрельбе на предельную дальность. Дело в том, что отклонения от цели по дальности за счет ошибок активного участка полета эффективно корректировались радиовысотомером, а ошибки по направлению для дальности 20 и 40 тыс. км близки к нулевым. Последнее обстоятельство легко объясняется тем, что для не вращающейся Земли все орбиты пересекаются в одной точке для этих дальностей вне зависимости от ошибок в задании направления стрельбы. Учет вращения Земли вносит лишь небольшие коррективы в это утверждение. Когда я все это объяснил министру, он тут же подозвал Янгеля и упрекнул его в том, что проверка точности стрельбы проводится не в самых неблагоприятных условиях. Янгель стал объяснять министру, что пуски "вкруговую" имеют больше политическое значение, чем техническое. По-видимому, этот аргумент был убедительным - окончание разговора я не слышал, но все последующие пуски этой ракеты продолжались по этой же цели.
При одном из очередных пусков я с А.И.Гудименко, в то время Главным инженером предприятия, по каким-то делам были в министерстве. Мы сидели в кабинете А.П.Зубова, начальника нашего главка. Хозяина кабинета не было, мы имели связь по в/ч аппарату и ЗАС`у с полигоном и к нам поступали данные о полете. В моей записной книжке были все необходимые данные и я, сопоставив их с данными, которые поступали с полигона, понял, что отклонение точки падения будет очень незначительным, в пределах 1-1,5 км. Не успел я сделать этих прикидок, как вошла в кабинет секретарь Зубова и сказала, что министр срочно вызывает Гудименко. Анатолий Иванович ушел и минут через 10-15 возвратился несколько в расстроенном состоянии, и сказал мне, что министру сообщили, что по данным системы "Вега" ракета не долетит до цели 93 км. Разработанная Г. А. Барановским (входившим тогда в состав ОКБ-692) радиотехническая система внешнетраекторных измерений "Вега", проходила в это время отработочные испытания, и ее один комплект был установлен для контроля траектории падения головной части ракеты 8К69. Это она дала такой прогноз отклонения точки падения. Я еще раз проверил свои данные и заявил Анатолию Ивановичу, что даю голову наотрез, что ракета не отклонится от цели более 1 км и пусть Барановский со своей "Вегой" не спешит с докладами министру. "Идем к министру!" - решил Гудименко, и вот мы уже в кабинете министра и Анатолий Иванович, указывая на меня, заявил: "Вот он дает голову на отрез, что "Вега" врет, и отклонение точки падения не должно превосходить 1 км!" Я выложил министру данные о полете, сравнил их с расчетными, правда 1 км не называл, но сказал, что отклонение точки падения будет очень незначительным. Минут через 10-15 звонит аппарат в/ч связи, и министр повторяет нам одну фразу: "Взрыв наблюдали в районе цели!" Мы уже собирались уйти, как вдруг министр сказал: "Постой, так "Вега" же твоей епархии?!" После чего Анатолий Иванович остался в кабинете, а я ушел. В этот же период была у меня еще одна запомнившаяся встреча с Сергеем Александровичем. Приезжаю я однажды в министерство и в нашем главке встречаю А.И.Гудименко, он мне и говорит: "Внезапно меня вызвал министр на коллегию по точности стрельбы. Будут сравнивать наши ракеты с американскими и т.д. Давай мне твой блокнот. Я не готовился и думаю, что министр меня подымет". Я достаю свои записи, где в зашифрованном, понятном только мне одному виде, записаны все данные о пусках наших ракет и кое-что о точности американских. Мне всегда было необходимо все это иметь под рукой. Я начал расшифровывать Анатолию Ивановичу, но времени уже не оставалось, и он сказал: "Пойдешь со мной и там, на коллегии мне все это дашь в случае необходимости". У входа в зал заседаний, это было еще до сооружения правого крыла здания министерства на Миусской площади, как всегда за столиком сидел представитель режима со списком приглашенных, в котором, естественно, меня не оказалось. "Подождем министра, и он прикажет тебя впустить". За 2-3 минуты до начала коллегии быстрыми шагами пришел Сергей Александрович. Гудименко сказал ему, что меня нет в списке, но ему нужен консультант и указал на меня. Министр взглянул на меня и сказал: "Если он все знает, а тебе еще нужен консультант, то ты мне не нужен". При этом он показал рукой, чтобы я заходил, и я прошел, а Гудименко зашел чуть позже и мы с ним сели рядом. Коллегия прошла нормально. Я успел набросать нужные данные, и Анатолий Иванович успешно доложил. Он это умел хорошо делать, а цифры точности наших ракет отличались в лучшую сторону, что в конечном итоге привело к тому, что ракеты 8К67 и 8К69 были приняты с характеристиками по точности лучшими, чем было задано в тактико-технических требованиях Министерства обороны.
Однако при летных испытаниях ракеты 8К69 не все шло нормально. Пуски ракет N7 и 8 были аварийными. Получилось следующее: в ракете N7 на 81 секунде отказывает следящая система, т.е. выходит из синхронизма сельсинная передача вращения от гироинтеграторов к фотодатчикам. Как следствие, не выдается команда на разделение ступеней, запуск двигателя второй ступени и ракета, как у нас говорили в этих случаях, ложится "за бугор". Телеметрия ход процесса очень точно фиксирует и остается только понять причину выхода из синхронизма следящей системы.
У меня в одной из лабораторий был собран натурный стенд этой системы, и мы начали поиски причины, которая бы при скорости задатчика, соответствующей скорости прецессии, на 81 секунде выводила бы систему из синхронизма. Так как система была дублирована, то ни одна неисправность не воспроизводила картину отказа, произошедшего в полете. В процессе попыток на модели воспроизвести картину отказа, было высказано мною предположение, что при неблагоприятном сочетании допусков в конструкции сельсина-приемника возможно при увеличении перегрузки смещение оси так, что торец ее упирается в крышку подшипника. Это приводит к увеличению трения и, как следствие, выходу передачи синхронизма. Предположение довольно правдоподобно подтверждалось экспериментом и, доработав прибор, мы пошли на очередной пуск. Ракета N8 повторила картину аварии практически один к одному и, примерно, на той же секунде полета... Началась новая серия поиска причины аварии, которая закончилась тем, что совершенно случайно было обнаружено в гиростабилизированной платформе НИИ-944 изменение фазировки питания. Новая схема прибора с измененной фазировкой, как и положено, была прислана нам на согласование. Отдел П.Н.Пинскера, согласовав схему, не обратил внимание на то, что буквы S и Т в обозначении фаз переставлены. Петр Николаевич Пинскер имел чин полковника, руководил отделом точных электромеханических приборов и одновременно курировал гироскопию. Это был глубоко интеллигентный и образованный человек с прекрасно развитым чувством юмора. Он умел к любому случаю рассказать анекдот или присказку и делал это умело и весело и, что самое главное, сам при этом так заразительно смеялся, что даже виновник веселого инцидента не обижался, а смеялся вместе со всеми. С Петром Николаевичем было очень приятно работать, и, так как наши отделы вели параллельные разработки, то мы часто с ним ездили в командировки и вообще часто встречались. Вот теперь он и его отдел оказались виновниками потери двух ракет, за летными испытаниями которой следили все, вплоть до генсека.
Петр Николаевич мог уладить вопрос без жертв, но он не проявил нужной выдержки. Состоялся тяжелый разговор с Сергеевым и при этом, как мне сказал он потом, была затронута честь советского офицера. В результате он подал заявление на увольнение "по собственному желанию". Моя попытка уладить этот вопрос с Сергеевым оказалась запоздалой и ни к чему не привела. Петр Николаевич устроился работать на соседнее предприятие - завод п/я 201. Вся эта история оставила очень неприятное впечатление, тем более что виновником по существу дела была организация НИИ-944, поменявшая фазировку в схеме, а в сопроводительном письме, где перечислялись все изменения, это изменение не было указано. К сожалению, во всем этом разобрались позже. Несоответствие было устранено и дальше летные испытания ракеты шли без серьезных осложнений.
Параллельно с работами по боевым ракетным комплексам велись работы по созданию ракет-носителей искусственных спутников Земли. Инициатором этих работ выступало ОКБ-586, а основной идеей было использование боевых ракетных комплексов, израсходовавших свой ресурс. Эти работы шли вторым планом, им не придавалось такого значения, как боевым ракетам. Находились энтузиасты этих работ и дело, зачастую, шло весьма успешно. Так была создана ракета-носитель 11К63, и в 1961 году вышло Постановление правительства по ракете-носителю 11К65 (N984-425 от 30 октября 1961 года). Идея была простой - боевая ракета средней дальности 8К65 дополнялась второй ступенью, система управления разрабатывалась заново. Этой работой руководило ОКБ Янгеля, но конкретно разработку вела молодая организация М.Ф.Решетнева в городе Красноярске. Разработчиком системы управления была определена наша организация - ОКБ-692.
Второстепенность разработки позволяла широко использовать всевозможные новшества, т.е. идти на определенный риск. Руководство предприятия при этом оказалось как бы несколько в стороне, полагая, что в случае неудачи спрос будет невелик. Пользуясь этим в системе управления ракеты в полной мере, как в бортовой, так и в наземной проверочно-пусковой аппаратуре, были использованы новые дискретные или цифровые принципы построения в системах, которые вел мой отдел - автомат выведения, система регулирования скорости и управления тангажным разворотом. Автомат стабилизации и системы управления боковым и нормальным движением ракеты строились на аналоговых принципах. Работы по созданию дискретных приборов велись в лаборатории Д.Н.Мерзлякова, где работали энтузиасты этого направления - И.В.Бодаев, Г.С.Бестань, Д.М.Смурный и другие. Это были грамотные и инициативные инженеры, и им принадлежит заслуга не только в создании приборов этого типа - они проложили дорогу к созданию бортовых вычислительных машин, осуществивших подлинный революционный переворот в ракетно-космической технике. Принципиальным вопросом в построении таких систем было сопряжение цифровых счетно-решающих приборов с гироскопическими приборами, выходными параметрами которых были аналоговые величины, в частности, для гироскопических измерителей скорости это была угловая скорость прецессии. Решением этой проблемы было создание В.А.Маринушкиным оригинального устройства - фотодатчика. В этом приборе угловая скорость вращения любого вала преобразовывалась в частоту следования электрических импульсов. Прибор позволял различать направление вращения вала, что было весьма важно и выдавать только импульсы, соответствующие поступательному вращению вала, отсеивая помехи, рожденные колебательными движениями, вибрациями и т.д. Эта задача достаточно сложная и решалась созданием хитроумной логики электрической схемы входной части счетно-решающего прибора и сдвигом по фазе поступающих с фотодатчика двух синусоидальных сигналов. Над этой частью схемы пришлось долго поработать и испытать много разных вариантов построения. Вот почему днем рождения дискретного автомата выведения мы считаем 12 июля 1962 года, когда гироинтегратор с фотодатчиком был установлен на вибростенде, сопряжен со счетным прибором и при самых жестких режимах вибрации по всем трем независимым каналам с точностью до одного импульса мы получили одни и те же значения скорости. Этот эксперимент открыл дорогу к установке дискретной аппаратуры на борт ракеты. Первым прибором с фотодатчиком был гироскопический интегратор, разработанный Саратовским КБ под руководством А.К.Ваницкого, впоследствии фотодатчики устанавливались и на приборах разработки НИИ-944.
Изготовление аппаратуры системы управления нашим производством было сопряжено с рядом трудностей. Во-первых, дискретная аппаратура требовала нового технологического оборудования, новых специалистов по ее изготовлению и регулировке, новых комплектующих. Во-вторых, изготовление аппаратуры велось вторым планом. Во всех случаях на производстве отдавалось предпочтение аппаратуре боевых ракетных комплексов 8К67 и 8К69. Однажды был выпущен даже приказ, запрещающий в цехах нашего завода изготовление аппаратуры ракеты 11К65 в течение года. Однако энтузиастов новой аппаратуры, как среди разработчиков, так и среди производственников было достаточно много, и изготовление новых приборов шло практически в установленные сроки даже с учетом того, что молодая организация Решетнева часто меняла и уточняла исходные данные на нашу аппаратуру. Однажды, когда уже поставочный комплект был готов к отправке, потребовалось практически заново сделать прибор, управляющий двигательной установкой второй ступени. Конструкцию прибора у нас разрабатывал П.Н.Проничев, прекрасный и опытный конструктор, отличавшийся эмоциональным, взрывным характером. В данном случае Павел Николаевич, который уже неоднократно серьезно дорабатывал этот прибор по все новым и новым изменениям и уточнениям исходных данных то от разработчика двигателя М.А.Исаева, то от разработчика второй ступени - М.Ф.Решетнева, имел веские основания для выражения своего возмущения. Попытки головной организации "в рабочем порядке" заставить Проничева переделывать прибор и вслед за ним и соответствующие блоки наземной аппаратуры в весьма жесткие сроки, не привели к нужному результату, и вопрос был вынесен на уровень Главных конструкторов. М.Ф.Решетнев принял правильное решение: подключить к решению вопроса М.К.Янгеля, полагая, что только он "справится" с Сергеевым. Наиболее остро стоял вопрос со сроками необходимых доработок, которые требовали времени около полугода, а Решетнев требовал 2-3 месяца.
Решено было провести совещание в Днепропетровске в субботу, и наша бригада в составе 8-ми человек, во главе с Владимиром Григорьевичем, рано утром на двух машинах выехала в Днепропетровск. Однако сразу же выяснилось, что Решетнев сумел добраться только до Москвы, и совещание было перенесено на следующий день - воскресенье. У каждого из нас в ОКБ-586 всегда было много дел, чем мы и занялись, а на следующий день к десяти часам собрались в кабинете Янгеля. Михаил Кузьмич сидел за своим рабочим столом, Решетнев со своей бригадой за общим столом по правую руку, наша бригада размещалась напротив. Проничев начал развешивать подготовленные нами таблицы, схемы и графики, но Михаил Кузьмич, который уже слегка "принял", не дожидаясь никаких пояснений начал возмущенным голосом речь, которая для нас становилась уже привычной: "Вот ты, Сергеев, опять тормозишь дело! Ты с нами или против нас?"; затем обращаясь к нам: "Образумьте своего Главного конструктора..." и так далее, все более и более возмущенным тоном продолжал свой монолог Михаил Кузьмич. Решетнев сидел, молча, уткнувшись в свои бумаги, а мы все по очереди пытались прервать монолог Янгеля и обратить его внимание на наши материалы, но он продолжал в том же духе. Попытки Сергеева перевести разговор в русло техники вызвали только новую волну его недовольства. Наконец Проничев взорвался, он схватил папку с бумагами, грохнул ею со всего размаха о стол и, не стесняясь в выражениях, потребовал его выслушать. Михаил Кузьмич поднял голову, взгляд его быстро прояснился и, как по мановению волшебной палочки, разговор принял совершенно другой характер: Решетнев доложил суть и причину изменений, Проничев - объемы и сроки наших доработок и уже через 2-3 часа было подписано соответствующее решение. Мы смеялись и поздравляли Павла Николаевича, а он говорил: "Вот так с ними ... нужно разговаривать!"
Впоследствии молодой коллектив в Красноярске приобрел необходимый опыт. Они выполнили целый ряд очень важных работ, а их первенец, ракета 11К65, сыграла большую роль в развитии космонавтики в СССР - к 1989 году этой ракетой было запущено свыше 700 спутников самого различного назначения серии "Космос", в том числе более двадцати серии "Интеркосмос". Ракета имела прерывистый режим работы двигателя второй ступени, так называемый "пунктир", т.е. полет с выключенным двигателем и возможностью его повторного запуска, а система управления - возможность задания любых программ тангажа, настройки на выдачу команд запуска и остановка двигателя и программ регулирования скорости. Все это давало возможность самого широкого использования ракеты. С ее помощью проводилось вертикальное зондирование атмосферы, выведение спутников на высоту до 2000 км, разгон испытуемых объектов до второй космической скорости на нисходящей ветви траектории и т.д. С ее помощью отрабатывались головные части МБР, ложные цели их прикрытия и, в частности, аэродинамический макет корабля "Буран".
Первый пуск ракеты 11К65 с тремя спутниками состоялся 18 августа 1964 года, т.е. менее чем через три года после выхода Постановления на эту разработку. Подготовка к пуску длилась более месяца, электроиспытания на технической, а затем на стартовой позиции занимали, также значительный срок. Новая аппаратура требовала длительной отладки. Бригаду прибористов возглавил В. П. Леонов. В нее входили по бортовым приборам: Д.Н.Мерзляков, И.В.Бодаев, Г.С.Бестань, Э.В.Лысенко, наземной аппаратурой занимался Э.А.Вольфовский. Это были инженеры высокого класса. Единственным недостатком этой бригады было отсутствие опыта пусковых работ, отсутствие налаженных личных связей с коллегами как промышленных, так и военных организаций.
Лето в Казахстане выдалось очень жарким. Столбик термометра часто поднимался выше отметки 40°С . Вода из кранов текла слабой струйкой желтого цвета. Ночью многие накрывались мокрой простыней. В то время кондиционер был крайней редкостью и единственной возможностью отдохнуть от зноя и пыльных ветров, была Сыр-Дарья, или, как здесь любовно говорили, просто Дарья, и купание под струями бьющего фонтана соленой воды на берегу Дарьи. Но все это было на центральной площадке, на "десятке" или в городе Ленинске, куда мы приезжали редко. Основное время проводили на сороковых площадках, где, правда, был бассейн, но он, естественно, всех обслужить не мог. Вообще, страдали от жары сильно, работа по 14-16 часов в сутки, жара и всепроникающая пыль изводили людей до предела и не каждый мог выносить такие условия. Помню, поздно ночью бригада Леонова приехала в гостиницу, ребята валились на кровати, но уснуть было трудно. Я позвонил в Харьков Владимиру Григорьевичу и попросил разрешения отправить наш самолет в Ташкент за арбузами и фруктами. Разрешение было получено, и бригада добровольцев привезла полный самолет арбузов, дынь, винограда и т.д., которые в Ташкенте в буквальном смысле стоили копейки. Теперь в каждом номере в холодильниках и под душем в ванных лежали эти дары природы.
Стартовая позиция ракеты была оборудована на том же месте, где в октябре 1960 года произошла авария ракеты 8К64, унесшая столько жизней наших товарищей. Подстольное помещение было полностью залито бетоном, но запах гептила и гари был неистребим в этом злополучном месте. Нашу экспедицию в те дни возглавлял А. И. Гудименко, я был техническим руководителем работ. Одновременно шли летные испытания ракеты 8К67, и основные заботы и интересы Анатолия Ивановича были там.
Анатолий Иванович был весьма дружен с генералом М.Г.Григорьевым, председателем государственной комиссии по летным испытаниям ракеты 8К67, и они иногда устраивали выезды на рыбалку, где происходили довольно обильные возлияния. Обычно в таких "мероприятиях" участвовали все свободные от работ промышленники и военные. Выезжали на автобусах и легковых машинах, как правило, на ночь, утром все уже были на рабочих местах. Понятно, что серьезной рыбалки не было. Рыба в консервных банках и в виде колбасы всегда бралась с собой. Настоящие рыбаки выезжали небольшой группой в свои "заповедные" места, никаких излишеств не позволялось, и уловы были вполне приличными. Я предпочитал принимать участие в рыбалке именно в составе таких групп профессионалов, где основное ядро состояло из местных военных или людей типа нашего Славы Говоренко. Однажды, когда наметился очередной выезд, я по какой-то причине не смог принять в нем участие, и, более того, на приглашение Анатолия Ивановича, в присутствии Григорьева весьма пренебрежительно отозвавшись о них, как о рыбаках, посоветовав брать побольше кильки в томатном соусе и т. д. Месть "рыбаков" была своеобразной. Под утро я проснулся от того, что к моему лицу прикоснулось что-то холодное и липкое, и голоса Анатолия Ивановича: "Ну, что! Кто говорил, что мы ничего не поймаем, кто советовал запастись килькой!?" Открыв глаза, я увидел группу смеющихся и заметно подвыпивших рыбаков в полном составе, а холодным и липким была голова сома - главного их трофея. В столовой гостиницы два или три дня на первое подавали уху из сома, а на второе - его же в жареном виде. По словам очевидцев - рыбаков, он не помещался в "газике" и ему пришлось рубить хвост. У меня есть фотография, правда другого сома, но из тех же краев, размером больше человеческого роста. Была рыба в тех краях! Даже в восьмидесятые годы специалист по рыбалке Саша Акмен, отпросившись на рыбалку, никогда не возвращался без улова.
Поздно вечером, накануне первого пуска ракеты 11К65, когда все вопросы были решены, бумаги подписаны, сидели мы в кабинете А. С. Матренина. Велся обычный в таких случаях "треп". Когда мы уже собирались расходиться (вставать нужно было рано, часа в три-четыре), в кабинет зашел офицер в фуражке с красным околышем и положил перед Александром Сергеевичем шифротелеграмму. Матренин быстро пробежал ее глазами, и лицо его приняло выражение явного недоумения. Он показал телеграмму Гудименко. Анатолий Иванович с присущей ему решительностью возвратил ее Матренину со словами: "Я ее не видел и ты тоже! Скажи лейтенанту, пусть покажет ее тебе завтра!". Матренин вернул ее офицеру: "Покажешь мне завтра" - сказал он. Тот ушел, и все присутствующие с нетерпением поспешили узнать, что же было в этой телеграмме. А там было просто и ясно: "Категорически возражаю против пуска. Сергеев". И без объяснений, без обоснований, и это после того, как многодневные труды и бессонные ночи, наконец, закончились готовностью ракеты к пуску, началась ее заправка. Все многочисленные службы приведены в полную готовность, корабли вышли в море, в окрестности 10-15 км от старта все были эвакуированы, да и всего не перечислить, что было уже сделано. При этом присутствовал и А.Ф.Соболев - наш районный инженер, и он один вынужден был принять к исполнению телеграмму Сергеева. Когда рано утром мы готовились, наскоро выпив по стакану чая, занять свои места, в окна гостиницы было видно, как Аркадий Федорович в спортивном костюме занимается физзарядкой, ходьбой и направляется к бассейну.
Пуск ракеты был труден. Отбой по "не набору готовности" проходил четыре раза. Каждый раз проверяли состояние не готовой системы, имитировали ее готовность установкой соответствующей перемычки, и все начиналось сначала. Каждый раз, за пять минут до ожидаемого старта, по громкой связи звучал голос Матренина: "Объявляю пятиминутную готовность к старту!" И так четыре раза. Наконец, в пятый раз он изменил традиционную формулу на: "Объявляю пятиминутную готовность к последней попытке к старту!" И ракета, наконец, с победным ревом двигателя стартовала! Это случилось около трех часов дня, вместо плановых восьми утра, по московскому времени. Полет ракеты проходил удачно, каждые десять секунд звучал голос диктора: "Давление в норме. Полет нормальный!" Правда, мы с Валентином Павловичем Леоновым в начале полета пережили несколько тревожных секунд. Дело в том, что, когда наблюдаешь пуск с близкого расстояния, кажется, что ракета не ложится на курс по тангажу, а идет вертикально вверх. Я успел крикнуть Леонову: "Неужели отказал тангажник!", но в это время уже стало видно, как ракета наклонилась и быстро уходит в сторону от старта. Затем громкая связь извещает о разделении ступеней, а затем и об отделении поочередно всех трех спутников. Радость и торжество участников пуска трудно описать, поздравления, объятия, а вечером банкет в одной из самых больших комнат гостиницы и опять тосты и поздравления. Под общие возгласы одобрения я бросил примерно следующую фразу: "Полетела, несмотря на сопротивление Главного конструктора и лично Аркадия Федоровича!" Утром следующего дня в столовой коллеги Решетнева опять сдвинули несколько столов, и один из присутствующих повторил эту фразу, сославшись на меня. Я тотчас же попросил его впредь при повторении этой фразы не называть ее автора, и недаром. Уже по возвращению в Харьков, как-то в начале рабочего дня звонит мне Валя - секретарь Сергеева, и говорит, что меня вызывает шеф. Когда я пришел в приемную, она мне сказала, что у Сергеева заместитель министра Л. И. Гусев, и я должен подождать в приемной, что было несколько необычно и насторожило меня. Минут через 10-15 последовало приглашение зайти. Владимир Григорьевич сидел за своим рабочим столом, а Леонид Иванович - за общим длинным столом и перелистывал какие-то бумаги. Не предложив мне сесть и не ответив на мое "Здравствуйте", шеф повторил сказанную мной фразу с некоторым ее усилением и спросил, говорил ли я ее. Я начал было уточнять ее содержание в сторону смягчения, но он прервал меня и разразился довольно гневным монологом, короче говоря, отчитал меня как следует и закончил коротким: "Идите!" Что уже само по себе было неприятным - переход в обращении с "ты" на "вы". Во время этого инцидента Гусев хранил молчание, но по выражению его лица и еле заметной улыбке я видел, что он вообще-то на моей стороне. Я так и не узнал, о чем они говорили до моего прихода, и зачем этот разговор Владимир Григорьевич провел в присутствии заместителя министра, но впоследствии он никогда не вспоминал об этом и не изменил своего доброго отношения ко мне. Что же касается Леонида Ивановича, то впоследствии, при каждой встрече мы с ним всегда тепло здоровались и разговаривали как добрые знакомые, но я так и не решился расспросить его о содержании разговора с Сергеевым до моего прихода. Кто донес на меня, для меня осталось неизвестным.
Вечер в день пуска первой ракеты 11К65 закончился небольшой потасовкой между Гудименко и Соболевым на асфальтированной площадке перед входом в гостиницу. Начало первого раунда мы не видели, но затем я и В. А. Уралов с трудом растащили драчунов - оба были в тяжелом весе. Все это происходило ночью, было темно и последствий боя заметно не было, утром также мы никаких заметных следов не обнаружили.
Последующие летно-конструкторские испытания проходили практически без аварий и трудно провести черту между ее летно-конструкторскими испытаниями и эксплуатацией. Запуск простеньких ИСЗ начался с самого первого пуска, а затем задачи запускаемых спутников все более и более усложнялись, росла и их стоимость. Хотя по прогнозам Головного института министерства, в специально выпущенном отчете предсказывалось, что эта ракета-носитель, как и 11К63, не найдет широкого применения, число запусков этими ракетами достигло рекордной величины 2000!
В этот же период, т.е. в шестидесятые годы, в ОКБ велась разработка системы управления пороховой ракеты, получившей индекс 8К99. Для головной организации М.К.Янгеля это была нетрадиционная работа и, по всем признакам, "нелюбимое дитя". Это была дань моде и заокеанское влияние. Дело в том, что в этот период в Штатах шла разработка первой серии ракет "Минитмен". В открытой печати и в закрытых источниках эта разработка широко освещалась, высоко превозносились ее преимущества и это, по-видимому, не давало покоя нашему военно-промышленному руководству. Мне довелось присутствовать на многих совещаниях, где этот вопрос обсуждался. Особенно, как мне кажется, наиболее активно действовало Министерство оборонной промышленности и его министр Зверев. Наше министерство и лично министр В.Д.Калмыков относились с большой прохладцей к идее пороховых ракет, и одной из причин этого было практически невыполнимое требование по весу аппаратуры системы управления. Дело в том, что вместе с идеей порохового двигателя были позаимствованы и размеры самой ракеты "Минитмен". Вес аппаратуры системы управления по сравнению с ракетой 8К67 должен был быть уменьшен раза в три-четыре. Точность стрельбы должна быть также значительно повышенной. В целом эта разработка никак не вписывалась в тот стройный ряд непрерывно совершенствующихся ракет, жидкостных двигателей, систем управления и т. д. Как стало ясно впоследствии, эта разработка так и оставалась в рамках янгелевской корпорации тупиковым вариантом. Тем не менее, вышло Постановление, выпущен приказ по ГКРЭ (N 257 от 31.5.63 г.), определившие нашу организацию в качестве головной по системе управления, и мы принялись за дело. Наш традиционный разработчик гироскопических приборов - В. И. Кузнецов отказался делать гиростабилизированную платформу весом 25-30 кг, и мы вынуждены были искать нового смежника. К этому делу подключился лично В. Д. Калмыков. После короткого обсуждения вопроса у него, где присутствовали В. Г. Сергеев, я и Пинскер, мы с Петром Николаевичем в тот же день отбыли в Ленинград после предварительного звонка министра Главному конструктору НИИ-49 В. П. Арефьеву. Мы должны были обсудить с ним возможность создания гиростабилизированной платформы с нужными характеристиками, включая малый вес. Вячеслав Павлович встретил нас весьма гостеприимно, рассказал о своих возможностях, показал специальный цех сборки гироскопических приборов, оборудованный по последнему слову техники, и практически принял наши требования, оговорив этапность их выполнения. Эта фирма делала гироскопические приборы с астрокоррекцией для самолетов-снарядов "Буря" и "Буран" Лавочкина и Мясищева и после закрытия этих разработок осталась без работы. Нам показали уже готовые приборы, показали, как работает астрокоррекция, показали результаты экспериментальной отработки подшипников на воздушном подвесе и т. д. В заключение мы составили документ, фиксировавший достигнутую договоренность. После небольшого ужина, прежде чем уехать в Москву, мы должны были в 11 часов следующего дня докладывать министру о результатах нашей поездки. Мы решили на "полчасика" заглянуть к моему другу детства - Г.А.Блудову, работавшему старшим преподавателем в академии им. Можайского. "Полчасика" оказалось длительностью почти в целую ночь. Если к этому еще добавить, что его жена, Лида, также была моей землячкой и работала главным виноделом ликероводочного завода, и дома у них был бар с напитками самого различного свойства, то станет ясно, какой вид у нас был утром, садясь в самолет. Только в подвале министерства, в какой-то каморке, мы привели себя в порядок и вовремя явились на совещание. Все прошло хорошо, и фирма Арефьева стала нашим смежником по гироскопии, но нам еще с Пинскером пришлось в тот же день отправиться в Саратов к Ваницкому с той же миссией.
В Саратове мы пробыли два дня и привезли в министерство решение о возможности изготовления приборов Арефьева на заводе в г.Саратове. Но этим воспользоваться не пришлось, так как до массового изготовления приборов дело не дошло. Вскоре техническое задание на командные гироскопические приборы было выдано и согласовано с Арефьевым. Однако это была только часть решаемой проблемы. Главное было то, что аппаратура нашей разработки была чрезмерно тяжелой и, скрепя сердцем, мы приняли решение делать недублированный вариант. Если в других ракетных комплексах мы ставили три независимых канала и мажоритировали их по схеме "два из трех", то в данном случае любая неисправность могла привести к аварии ракеты. Таким образом, мы делали систему, в которую никто из нас не верил, энтузиастов этой системы не было ни у нас, ни у Янгеля. У них были свои трудности и, не вдаваясь в подробности, скажу, что они привели к тому, что ракета, в конечном счете, получилась полупороховая или полужидкостная, т.е. первая ступень-с пороховым двигателем, а вторая ступень-с ЖРД. В общем, ракета не получилась, несмотря на то, что принимались самые радикальные меры к ее спасению, и рассматривались самые невероятные варианты ее построения. В частности, мой отдел, вместе с В.А.Батаевым, тщательно рассмотрел вариант со стабилизацией пороховой ракеты вращением вокруг ее продольной оси. При этом основная аппаратура располагалась на первой ступени, где влияние веса на предельную дальность стрельбы было в 5-6 раз ниже, чем на второй ступени. Стабилизация второй ступени осуществлялась ее вращением вокруг продольной оси, принявшей нужное направление в плоскости тангажа. Выключение двигателя должно было производиться гироприбором, работающим в режиме выбега, т.е. без подачи трехфазного питания. Рассматривались и менее экзотические варианты системы управления, однако остановились на традиционной схеме, но без дублирования. Построение автомата дальности, системы регулирования скорости и задание программы тангажа осуществлялось приборами на дискретных принципах. Одноканальность этих приборов сильно беспокоила нас, особенно ощущалась низкая надежность новых электро-радиоэлементов, на которых строились эти приборы. Сказывалось и то, что в цехах осваивались новые технологические процессы: изготовления приборов точной механики, глубокой вытяжки, штамповки и сварки деталей из алюминиевых сплавов и т. д. Приборы в изготовлении шли очень трудно. Наконец было изготовлено 11 комплектов дискретной аппаратуры, в том числе программники. И вдруг мы обнаружили в наших расчетах ошибку... Два или три дня мы тщетно искали способ ее исправить, не переделывая приборы, на что требовалось более двух месяцев. Это притом, что сроки поставок уже и без того были сорваны. Назревал колоссальный скандал. Исчерпав все способы исправить ошибку я, скрепя сердце, пошел к Сергееву (без его санкции переделать приборы было невозможно). Захожу в приемную, а меня секретарь приглашает к аппарату в/ч-связи. На проводе Игдалов Иосиф Менделевич и, в буквальном смысле, выливает бальзам на мои раны: "У нас большие изменения в исходных данных, вам придется менять программы! Сколько вам нужно времени?" Необходимое время мы с ним быстро согласовали, и я с большим облегчением зашел в кабинет к Владимиру Григорьевичу и доложил ему о необходимости существенной доработки программирующих устройств, в связи с изменением исходных данных головной организацией.
Первые пуски ракеты 8К99 производились с северного полигона (Плесецк) и были аварийными. Сказывалось отсутствие опыта в изготовлении и эксплуатации пороховых шашек и реактивных двигателей. Растрескивание твердых порохов увеличивало площадь горения, что приводило к нерасчетному повышению давления газов и, в конечном итоге, к взрыву. Падение одной из аварийных ракет в район Братской электростанции привело к тому, что разработчики порохового двигателя взяли "таймаут", а затем разработка вообще была закрыта. Закрытию способствовало два фактора: первый - отсутствие в стране в нужных объемах производства порохов необходимого качества и второй фактор - отсутствие на то время технических решений по обеспечению длительного хранения жидких компонентов топлива в баках ракеты при ее стоянии на стартовой позиции путем так называемой "ампулизации" ее баков. Янгель и Челомей вернулись к привычной работе - созданию боевых ракетных систем с двигателями на жидких высококипящих компонентах топлива с энергетическими характеристиками (удельной тяге), значительно превосходящими твердые пороха.
Для нашей организации вместе с этой разработкой закончился и этап создания систем управления с использованием дискретных приборов, который в какой-то мере приблизил нас к разработке цифровых систем управления на базе использования бортовых вычислительных машин (БЦВМ) в качестве основного "решающего" элемента систем управления. БЦВМ на борту ракеты - это давняя мечта управленцев. Ее вычислительные возможности позволяли, на качественно новом уровне, реализовать широкий класс задач управления полетом: наведение на цель, стабилизацию в полете, управление автоматикой в процессе предстартовой подготовки и в полете, регулирование двигателя по тяге и по расходу компонентов. Также значительное повышение точности стрельбы за счет многих факторов, главными из которых были, возможность калибровки гироскопических приборов в предстартовой подготовке и сведение их функций к чисто измерительным. Дело в том, что на ракете 8К67 гиростабилизированая платформа, кроме задач измерения углов отклонения осей ракеты, от заданных, и ускорений, выполняла и некоторые функции, которые были связанны с решением задач наведения: установку гироинтеграторов с помощью шаговых моторов в нужных направлениях, задание программных величин с помощью кулачковых механизмов. Это наряду с электромеханическим счетным прибором приводило к возникновению многих погрешностей. Возможности реализации необходимых законов управления были весьма ограниченными.
В этот период необходимость создания БЦВМ была осознана в государственном масштабе, и первоначальное решение ВПК о централизованной ее разработке вылилось в создание в Москве специализированного института НИЦЭВТ (НИ цифровой электронной вычислительной техники). Несмотря на то, что институт разработал серию таких машин типа "Аргон", их применение не нашло широкого распространения. Причиной этого явилось то обстоятельство, что уже первый опыт ее применения в ракетно-космической технике показал, что удовлетворение всех, зачастую противоречивых требований, определяемых широким спектром боевых ракет, ракет-носителей, космических кораблей и спутников, приводит к неоправданному ее усложнению. Ситуация усугублялась тем, что в бортовую машину необходимо было ввести и отладить программу управления полетом ракеты, которую разрабатывали управленцы. Следствием явилось то, что организации-разработчики систем управления, почти сразу же и даже с опережением, приступили к самостоятельной разработке таких машин, сообразуясь со спецификой их назначения.
Наша организация оказалась достаточно хорошо подготовленной к этой работе, как в научно-техническом, так и в организационном отношении. Центром завязочных работ выступил 3 комплекс. Я.Е. Айзенберг создал специальное подразделение и поставил во главе его талантливого и инициативного руководителя Б.М. Конорева, снабдив отдел необходимым оборудованием и укомплектовав кадрами. Кроме того, отделу была предоставлена возможность для разработки технологии работ и ее апробирования. Для этого в качестве типовой ракеты была взята уже принятая в эксплуатацию ракета 8К67, и отделу было поручено "примерить" на ней разрабатываемую технологию, по сути дела, разработать вариант системы управления для этой ракеты с БЦВМ. Отдел разработал требования к характеристикам БЦВМ, ее архитектуре, а также определил порядок взаимодействия практически со всеми подразделениями ОКБ, использующими ее в качестве основного "думающего" элемента. Важнейшим элементом этих работ стало создание системы программно-математического обеспечения, т.е. перевод многочисленных программ управления на машинный язык, отработка этих программ на стендах и, в конечном результате, при летных испытаниях ракеты. Отделом была создана уникальная система бездефектного программирования, не имевшая аналогов ни в СССР, ни за рубежом, и обеспечившая создание программ управления для многих объектов в течение последующих лет без серьезных замечаний.
С другой стороны, в приборных отделениях, руководимых А.И.Кривоносовым и В.К.Копылом, были созданы подразделения для непосредственной разработки БЦВМ и ее наземной проверочно-пусковой части, а конструкторы и технологи приступили соответственно к разработке конструкции и технологии ее производства. Руководство предприятия в лице Главного конструктора В.Г.Сергеева, главного инженера А.И.Гудименко и директора опытного завода Г.А.Борзенко придавало большое значение этим работам и уже в 1968 г. был испытан первый образец БЦВМ типа 1А100. Это была одноканальная машина, построенная на модулях серии "Тропа-1". В конце 1968 г. появились опытные образцы этой же машины в трехканальном исполнении 1А200, а в 1971 году эта машина была поставлена на ракету М.К.Янгеля 15А14, на которой и был совершен первый в СССР пуск ракеты с системой управления, в структуре которой была БЦВМ в 1972 году. Последующая модификация этой БЦВМ - 15Л579, ставшая исходной для целой серии этих машин, благодаря удачно выбранной конструкции, и характеристик, дала возможность при минимальных изменениях использовать ее в системах управления многих объектов не только нашей организации. В последующие годы было разработано целое поколение машин и создана как в опытном, так и в серийном производстве высокоэффективная технология их изготовления. Особое место принадлежит созданной системе динамической коррекции (СДК), позволяющей оперативно изменить программы без снятия с борта приборов долговременной памяти с использованием каналов связи "земля-борт" как при работах на старте, так и при функционировании космических аппаратов на орбите. Эту возможность системы трудно переоценить. Она позволяла исправить или изменить программу работы не только при возможных ошибках, но и при изменении условий полета или характеристик объекта.
Решительный и квалифицированный переход к применению цифровых приборов в бортовой и наземной аппаратуре обеспечил предприятию ведущее положение в отрасли. Это привело к тому, что круг головных разработчиков ракетно-космических объектов, для которых разрабатывались системы управления, расширился. Кроме Янгеля, Челомея и Решетнева с нами начали работать фирмы Лавочкина, Полухина, Лапыгина, Глушко.
Семидесятые годы оказались наиболее продуктивными в создании нового поколения машин и прочной научно-технической базы на восьмидесятые годы. В 80-х годах на предприятии был создан целый ряд центральных процессоров: М4М, М6, М6М, М61, М71, которые стали основой для создания четвертого поколения многомашинных вычислительных комплексов.
Работы над ракетами 15А14 (Главный конструктор М.К.Янгель) и 15А30 (Главный конструктор В.Н.Челомей) нашей фирмой были начаты в 1967 году. В моем отделе ракету 15А14 вела лаборатория С.С.Корумы, а ракету 15А30 - лаборатория В.Д.Стадника. К этому времени отдел был укомплектован рядом талантливых и опытных специалистов, таких как А.С.Голиков, А.Ф.Кириченко, П.Т.Киричанский, А.Ф.Скибин, В.И.Котович. Работала в отделе целая плеяда грамотных математиков-программистов: О.М.Калинина, Н.Г.Гайдамаченко, Т.В.Петельгузова, А.В.Игнатова и др.
Основной особенностью новых разработок было применение кассетных или многоблочных боевых частей. Ракета, по сути дела, имела третью ступень с двигателем "малой тяги" и несколько боеголовок - до десяти. Последовательное отделение боевых блоков производилось таким образом, что каждый блок направлялся на отдельную цель, расположенную в некотором квадрате. "Разведение" боевых блоков по заданным целям осуществлялось системой управления, которая производила по некоторой программе "обход" всех заданных целей, т.е. обеспечивала такой полет третьей ступени, что в момент сброса очередного боевого блока, параметры движения соответствовали точному попаданию в цель. Кроме того, при сбросе каждого боевого блока сбрасывалась последовательно целая серия (до двадцати) ложных целей, которые мало отличались по своим радиолокационным характеристикам от истинного боевого блока. Так осуществлялась защита от противоракетной обороны противника и, естественно, каждая ложная цель должна по своим параметрам движения, легко определяемым противником, не отличаться от движения боевого блока, т.е. быть нацеленной на ту же цель. Таким образом, на каждую цель следовала цепочка однотипных по отражательным характеристикам объектов. Положение боевого блока среди этой цепочки было случайным, а расстояние между ними было таковым, что поразить одной антиракетой можно было не более одной цели. Построение такого боевого порядка достигалось тем, что система управления осуществляла так называемый "баллистический останов", т.е. момент достижения необходимых значений параметров движения для попадания в заданную цель. Далее обеспечивалось такое движение третьей ступени при работающем двигателе, что хотя траектории отделяемых объектов оказывались различными, но все они попадали в одну цель. После сброса последней ложной цели, прикрывающей данную боеголовку, система управления наводит следующую боеголовку на ее цель, аналогично прикрывая ее своей системой ложных целей. И так продолжается до тех пор, пока не будет сброшена последняя боеголовка со своей "цепочкой" прикрытия. Легко представить, насколько сложно было найти оптимальный вариант алгоритма такого управления полетом, сколько вариантов было проработано в отделе прежде, чем был найден тот, который обеспечивал нужную точность наведения боеголовок на цели, расположенные на значительном удалении друг от друга при минимальном расходе топлива на участке разведения. Кроме того, что новые разработки ракет 15А14 и 15А30 имели кассетные головные части, другие тактико-технические характеристики также были более совершенными. Значительно повышалась точность стрельбы благодаря предстартовой калибровке гироприборов, что стало возможным при применении БЦВМ. Гиростабилизированая платформа на старте поочередно устанавливалась в шесть различных положений, при этом осуществлялось измерение ее основных параметров, и на основании этих измерений производилась коррекция полетного задания, т.е. учет конкретных инструментальных погрешностей основного прибора навигации. Значительно сокращалось время боеготовности, повышалась защищенность стартовых позиций, уменьшался объем наземной аппаратуры за счет применения ЦНА (цифровой наземной аппаратуры), что позволило ее разместить в оголовке шахты, вводилась система дистанционного управления предстартовыми работами и пуском ракеты, возможность дистанционного управления переприцеливанием.
Работы по ракете 15А14, несмотря на то, что ряд требований привел к необходимости провести широкую программу исследований, переоснастить многие лаборатории, создать мощный вычислительный центр и перестроить производство, включая серийное, шли успешно и без заметных срывов сроков. Сказывалась сработанность нашей организации, как со смежными организациями, так и с головной. Каждое подразделение четко знало круг своих обязанностей. Ведущие специалисты имели налаженные связи со своими коллегами во всех организациях и внутри предприятия. В.Г.Сергеев очень четко следил за ходом проектирования, и все основные решения принимались в его кабинете после тщательного обсуждения и рассмотрения возможных вариантов. Внешне наша фирма выглядела достаточно солидно и по многим принципиальным вопросам опережала НИИАП, переживавший кризис. В эти годы произошло кратковременное объединение этого института с гироскопическим институтом В.И.Кузнецова - НИИ-944, который разрабатывал гироскопические приборы для наших систем управления и был одним из наших самых верных смежников. Из этого объединения ничего не вышло, и вскоре НИИ-944 снова обрел независимость, правда, Н.А.Пилюгин оставил у себя вычислительную машину М-200 и некоторых специалистов. Но "горшки были побиты" и Н.А.Пилюгин, оставшись без гироскопии, вынужден был разработку этих приборов срочно налаживать у себя. Это оказалось далеко не простым делом и явилось причиной отставания института, а наша фирма находилась в то время в расцвете сил.
Проектирование и разработка аппаратуры системы управления для ракеты 15А14 шли с некоторым опережением. ОКБ-52 В.Н.Челомея для нас было совершенно новой организацией, о которой мы много слышали и не всегда для нее лестное. В ракетной технике в тот период она не имела опыта. Ее разработки относились к области управляемых крылатых снарядов тактического назначения. Тот вариант ракеты УР-100, а их было несколько, систему управления для которого мы должны были разработать, был одним из первых. Соответственно, наше отношение к этой фирме носило несколько пренебрежительно-недоверчивый характер. Первое знакомство состоялось вскоре после принятия решения о нашем участии в разработке ракеты. Группа руководителей отделов и лабораторий, в том числе я и П.Н.Пинскер, прибыли в Реутово, заехав предварительно в НИИ-944 и прихватив с собой нескольких специалистов. Принимал нас Владимир Николаевич лично в своем кабинете. Рассказ его о проекте ракеты, сопровождаемый демонстрацией прекрасно изготовленных рисунков и чертежей, был подлинным шедевром артистического искусства и произвел на нас соответствующее впечатление. Впоследствии мне доводилось много раз слышать его выступления, и всегда они носили характер яркой и убедительной речи в обосновании технических предложений. Он был подлинным артистом. В данном случае проект ракеты УР-100, несомненно, впитал в себя все лучшее, что было сделано у нас и за рубежом, был свободен от традиционности технических решений и тормозящей развитие преемственности технологии и конструкции. Короче говоря, все мы стали горячими сторонниками этой разработки. Нам пришлось преодолевать некоторое сопротивление, в том числе и со стороны руководства, вызванное в значительной степени головной фирмой Янгеля.
Разработка, хотя и с небольшим отставанием, шла нормально и в результате ракета УР-100, и ее последующие модификации заняли достойное место в арсенале наших стратегических вооружений. Она также имела кассетную головную часть, правда число боеголовок было меньше, чем у ракеты 15А14, т.к. стартовый вес ее почти в два раза был меньше, а ее миниатюрность давала выигрыш в целом ряде других характеристик.
После совещания у Владимира Николаевича нас познакомили с ведущими специалистами, показали музей, где были в натуральном виде представлены основные разработки организации. Все в музее было представлено на самом высоком уровне. Рядом с изделиями на специальных стендах стояли его отдельные агрегаты и узлы с табличками, на которых были приведены основные характеристики, сравнения с аналогичными агрегатами других разработок и т.д. Чувствовалось, что все это сделано для посетителей самого высокого ранга. Конечным итогом нашего посещения должно было стать согласование технического задания на систему управления, так что нам предстояло проработать несколько дней.
Поселили нас здесь же в поселке в обычном жилом доме, где несколько квартир было отведено для приезжих в качестве гостиницы. Но когда мы поужинали и ближе познакомились с нашим жилищем, оказалось, что в нем масса клопов! Мы с Петром Николаевичем схватили свои портфели и предпочли лучше ездить из Москвы, чем отдать себя на съедение этим тварям.
Утром следующего дня возмущению наших искусанных товарищей не было предела, не помогли никакие попытки бороться с помощью огня, отодвигать кровати от стены и т. д. Очарование от организации и лично от Владимира Николаевича как-то померкло, были даже предложения наловить клопов в бутылку, а затем высыпать их в кожаное кресло Генерального!
К исходу нашей командировки было согласовано техническое задание и состоялось взаимное знакомство. Постепенно наше мнение об этой фирме поправлялось в лучшую сторону, особенно в части организации работ и оснащения оборудованием (сказывалась Москва и близость к Правительству.)
Познакомились мы и с Сергеем Хрущевым. Он нам понравился и как специалист, и как человек, правда, это уже было после прихода к власти Л.И.Брежнева. С его супругой Галей мы были знакомы раньше, она работала в НИИ-944, часто приезжала к нам в Харьков, отличалась простотой и скромностью. В.А.Затуловский, наш коллега по гироскопии, руководил ее дипломным проектированием и отзывался о ней чрезвычайно похвально.
Ракета УР-100 разрабатывалась в нескольких модификациях. Наша модификация имела индекс 15А30, параллельно, даже с некоторым опережением шли работы над ракетной системой УР-100К. В этой работе наша фирма участия не принимала. Главным конструктором СУ в ней был В.И.Кузнецов, автомат стабилизации разрабатывал Харьковский завод им.Т.Г.Шевченко. Если ракета УР-100К впитала в себя все новые идеи конструирования, то система управления была явным анахронизмом на фоне повсеместно внедряющейся счетно-решающей техники. Необходимо сказать, что в это время за океаном уже в полной мере вычислительные машины заняли свое место в бортовых комплексах, в авиации и ракетно-космической технике. Американские ракеты "Минитмен", программа "Аполло" - целиком базировались на БЦВМ. Использование БЦВМ на борту ракеты в СССР впервые было осуществлено на ракете 15А14 в системе управления разработки нашей организации. Нужно сказать, что внедрение БЦВМ в СССР шло с большим отставанием от США. Особенно большие трудности были в создании элементной базы необходимой надежности. Отбраковка электрорадиоэлементов на входном контроле в производстве достигала десятков процентов от поступающего количества. Важнейшей задачей разработчиков БЦВМ было создание надежной аппаратуры из малонадежной элементной базы. Следует отметить, что с этой задачей успешно справился комплекс разработчиков, руководимый А.И.Кривоносовым.
Анатолий Иванович некоторое время руководил комплексным подразделением, затем отделом надежности. Опыт работы в этих подразделениях, а также широкая эрудиция обеспечили успешное решение создания первых в СССР современных БЦВМ. В последующем, под его руководством было разработано несколько поколений БЦВМ, создана высокоэффективная технология их изготовления в опытном производстве и на серийных заводах. Внедрение БЦВМ в системах управления нашей разработки осуществлялось решительно и смело. Наши прибористы и лично Анатолий Иванович в значительной мере оказывали влияние на развитие производства в СССР элементной базы, поддерживали все новое и перспективное, что разрабатывалось в стране, и были "своими людьми" в министерстве А.И.Шокина и на заводах-изготовителях в Воронеже, Минске и т.д. Роль головного НИИ-885 в этом плане была менее значительной, и, по-видимому, следствием этого было то обстоятельство, что в нашей космической технике, где ведущей фирмой было ОКБ Королева, а НИИ-885 Н.А.Пилюгина его главным разработчиком аппаратуры СУ, отставание по сравнению с США в применении БЦВМ определялось в 10-12 лет.
Достаточно сказать, что разработка в США программы "Apollo", начатая в 1961 году, уже полностью базировалась на применении БЦВМ и аварийный полет "Apollo-13" не закончился трагедией только благодаря наличию на борту корабля БЦВМ. Вот что было записано в решении комиссии по анализу причин аварии: "Люди, а не компьютер, вернули корабль на Землю, но и без компьютера вернуть не удалось бы". Королевские "Союзы" семидесятых годов все еще не использовали БЦВМ в качестве центрального "думающего" устройства. Внедрение БЦВМ встречало определенное сопротивление и со стороны головных фирм. В частности, в системе управления космического комплекса "Алмаз", разработки В.Н.Челомея, в одном из его элементов - транспортном корабле снабжения (ТКС), Главным конструктором СУ которого я был назначен в 1974 году, благодаря отчаянному сопротивлению головной фирмы не удалось систему управления реализовать с помощью только БЦВМ. В конечном итоге была разработана смешанная система управления. Она имела два контура - цифровой и аналоговый. Только на объектах последующих разработок (ТКМ, "Квант", "Спектр"), явившихся в некоторой мере продолжением ТКС, цифровые системы с БЦВМ уже полностью вытеснили аналоговые методы управления.
Вернемся, однако, к ракетам серии УР-100. Ее модификация УР-100К с системой управления В.И.Кузнецова, прошла успешно летные испытания, но на вооружение принята не была. Этому было две основные причины: низкая точность стрельбы и полное отсутствие возможности создания перспективных головных частей, таких как разводящиеся, самонаводящиеся, наведение по картам местности, переприцеливание, подготовка исходных данных по координатам цели и т.д. Решение этих задач требовало наличия на борту ракеты и в ее наземно-пусковом комплексе аппаратуры, способной решать сложнейшие математические задачи.
Решительное применение БЦВМ и внедрение в связи с этим прогрессивных методов управления привело к тому, что наша фирма заняла в СССР лидирующее положение в области систем управления ракетно-космическими объектами. Работать с нашей фирмой стали стремиться многие головные разработчики и, в конечном итоге, к концу семидесятых годов фирма С.П.Королева, руководимая В.П.Глушко. Ассортимент объектов, для которых мы разрабатывали системы управления, значительно расширился и стал включать в себя, кроме баллистических ракет и ракет-носителей, космические корабли, объекты лунной программы, крылатые ракеты и, наконец, систему управления ракетно-космической транспортной системы "Энергия-Буран".
Тем не менее, роль нашей организации искусственно принижалась, а мы явно страдали провинциальной скромностью и боялись громко заявить о себе. Достаточно сказать, что было очень много возможностей брать на себя новую работу и соответственно с этим наращивать возможности фирмы, однако мы этого не делали, все ждали, что нам предложат. Была у нашего шефа В.Г.Сергеева даже некоторая формула, которая вызывала у многих нас неприятие: "Пусть меня обяжут!" Понималось, что это произойдет Постановлениями правительства или приказом по министерству. Особенно Владимир Григорьевич неохотно брался за работы, выходившие за рамки боевых ракетных комплексов. Систему управления комплекса "Алмаз" нам вбивали, в буквальном смысле, "с боем". Наши энтузиасты этой работы, возглавляемые И.Г.Медведевым, приложили много сил и энергии, чтобы преодолеть сопротивление Сергеева. Произошел даже такой инцидент, когда Владимир Григорьевич силой стаскивал с трибуны Медведева, посмевшего говорить нечто, противоположное мнению шефа. Мы имели все возможности вести разработку, и Челомей стремился к тому, чтобы мы взялись за разработку СУ для трех составных частей комплекса: орбитальной станции, транспортного корабля снабжения и возвращаемого аппарата. Мощный коллектив радистов, возглавляемый Г.А.Барановским, оказался вне сферы основной деятельности организации. Эту тему можно продолжать и далее. Несмотря на то, что в конечном итоге, фирмой сделано очень многое, многое было также упущено.
Летные испытания ракеты 15А14 начались нормально, т.е. число аварийных пусков не превышало обычных 15-20%. Причинами аварий, как правило, были досадные ошибки, так как принципиально ракета отвечала всем требованиям. Наглядным примером может служить ракета за N 22. Казалось бы, к этому номеру все недоработки должны были быть найдены и устранены. После первой попытки пуска, который не произошел из-за замечаний по каким-то второстепенным вопросам, ракета простояла на старте около месяца (старт был с открытой позиции). За это время все было многократно проверено. Тем не менее, ракета в момент старта повалилась на бок, произошел взрыв, разметавший ракету и сооружения старта. После долгого разбирательства было выяснено, что датчики обратной связи, установленные на рулевых приборах, имели самый простой перепут, т.е. сигнал с датчика был тем больше, чем более отклонялся руль от нейтрального положения. По какой-то производственной причине расцветка проводов датчика (ДОС) была изменена, а монтажник по привычке распаивал, руководствуясь старой расцветкой.
Летные испытания челомеевской ракеты 15А30 шли более успешно. Новым для нас в работе с этой фирмой было то, что к испытаниям готовилось сразу несколько ракет и пуски проходили один за другим без полного анализа результатов предыдущего пуска. Точность стрельбы являлась одной из самых главных характеристик боевых ракетных комплексов и важнейшим параметром их непрерывного совершенствования. Первоначально точность попадания в цель характеризовалась двумя значениями предельных отклонений - по дальности (L) и в боковом направлении (B). В последующем перешли к одному значению - среднеквадратичному отклонению точки падения от цели (СКО), аналогично принятой на Западе и в США. Это было удобно для сопоставления точности стрельбы наших и американских ракет. Предполагалось, что отклонения по дальности и по направлению случайные величины, а их распределение подчинено нормальному закону с нулевым математическим ожиданием. Как и в артиллерии, где существует понятие "вилка дальности и бокового отклонения" с тем же делением и процентным распределением (25; 16; 7 и 2%). Для первых ракет (8К64) предельные отклонения (LхВ) достигали значений 16х12 км, последние модификации ракет Р36 и УР-100 имели СКО равное 200-300 м.
Стратегические ракетные комплексы СССР
*Системы наведения этих комплексов разработаны в ОКБ-692 (НПО "Электроприбор")
под научным руководством А.С.Гончара.
|
Наименование комплекса |
Индекс |
Наименование США |
Наименование НАТО |
Точность стрельбы (км) |
|
Р-16 |
8К64 |
SS-7 |
Saddler |
плюс/минус 10 |
|
Р-16У |
8К64У |
SS-7 |
Saddler |
плюс/минус 10 |
|
Р-36 |
8К67 |
SS-9 |
Scarp |
плюс/минус 5 |
|
Р-36 |
8К69 |
SS-9 |
Scarp |
плюс/минус 5 |
|
Р-36П |
8К67П |
SS-9 |
Scarp |
плюс/минус 5 |
|
Р-36М |
15А14 |
SS-18 |
Satan |
плюс/минус 1,6 |
|
Р-36М УТТХ |
15А18 |
SS-18 |
Satan |
плюс/минус 0,65 |
|
УР-100Н |
15А30 |
SS-19 |
Stilleto |
плюс/минус 1,6 |
|
УР-100Н УТТХ |
15А35 |
SS-19 |
Stilleto |
плюс/минус 0,82 |
На каждом совещании или коллегии всегда стоял вопрос о точности стрельбы, сравнивались различные типы наших ракет, сопоставлялись наши данные с американскими и т.д. Мой отдел баллистики был ответственным за эту характеристику и непрерывное ее совершенствование, т.е. за выбор метода наведения ракеты на цель и приборную реализацию этого метода.
Я завел в отделе строгий учет результатов пусков по отклонениям точек падения боевых частей от цели. На больших листах миллиметровки, подшитых в единый альбом, называемый нами "черный", были сосредоточены результаты пусков не только новых ракет 15А14 и 15А30, но и ракет 8К64, 8К67, 8К69, а также ракет не нашей разработки и данные американских ракет. Сосредоточение таких данных в одном документе противоречило всем нормам режимности, и мне стоило большого труда (не без помощи шефа) такой альбом оформить, присвоив ему высший гриф "Совершенно секретно. Особой важности". Каждый раз, когда я брал этот альбом в свой кабинет, меня должен был сопровождать работник секретной службы. Но полезность такого документа была очевидной, и он продолжал существовать еще долгое время после моего ухода из отдела. Материалы были весьма показательны, и Сергеев часто ими пользовался, особенно в тех случаях, когда у него были высокие гости. По этим материалам было видно, на сколько ракеты с нашей системой управления точнее, чем ракеты с системой управления Н.А.Пилюгина, и как по времени разработки происходило совершенствование ракет по точности стрельбы.
В график вначале наносились фактические точки падения головных частей, а затем на соседнем графике осуществлялся учет всех поправок, т.е. наносились так называемые "приведенные отклонения" с учетом выявленных систематических погрешностей, т.е. таких погрешностей, влияние которых может быть учтено при составлении полетного задания. Нужно сказать, что применение в системе управления вычислительной машины позволило реализовать нашу давнюю мечту - предполетную калибровку гиростабилизированной платформы. Впоследствии, когда в НИИ-944 была разработана платформа с непрерывно вращающимися волчками на воздушном подвесе, аналогично американским "Минитменам", идея калибровки платформы в процессе боевого дежурства и подготовки ракеты к пуску дала максимальный эффект и позволила реализовать фантастическую точность стрельбы. Это был тот редкий случай, когда я с двумя-тремя специалистами не поленился оформить заявку на изобретение и получить авторское свидетельство. Дело в том, что процедура оформления заявки в те времена была длительной и нудной, и на это не хватало времени.
Примерно к середине летных испытаний ракеты 15А30, совершенно очевидно выявилось систематическое отклонение точек падения от цели вправо 2,5-3,0 км, причину которого никак не удавалось установить. Ракета во всех остальных отношениях вела себя прекрасно. Челомею не терпелось ее сдать, а заказчику принять на вооружение. Партийно-военное руководство негодовало и торопило нас. Возможная причина крылась в аппаратуре трех организаций: НИИ-944 - гироплатформа, завод "Арсенал" - система прицеливания, наша фирма - БЦВМ и расчет полетного задания. Наконец, как-то в субботу, вечером, когда уже казалось, что удастся использовать выходной по своему усмотрению, мы собирались покинуть кабинет Сергеева. Раздался звонок в/ч-связи и, как мы поняли, нашему шефу досталось, он только односложно отвечал: "Да!", "Будет сделано!" и т. д.
Результатом этого разговора было то, что я и В.К.Копыл уже через час садились в самолет "Харьков-Ташкент" с задачей перепроверить на полигоне все, имеющее самое отдаленное отношение к отклонению по направлению. Очевидно, что шефу было важно показать оперативность решения вопроса, так как он приказал лететь немедленно, несмотря на то, что наш самолет должен был лететь через день прямо на "Крайний", а из Ташкента нам еще предстояло ехать поездом часов 14 и ждать поезд в Ташкенте также часов 5-6.
И вот мы с Виталием Кирилловичем дремлем в самолете, летящем навстречу солнцу. Дело было летом, и когда самолет приземлился в Ташкенте, было уже около шести утра по местному времени. Нас встретила ясная и теплая погода, примерно до двенадцати мы бродили по городу, рассматривали высокие заборы, ограждавшие развалины зданий - последствия землетрясения. Осмотрели и новые постройки со всевозможными ухищрениями против новых катаклизмов, но в основном отдавали дань местным деликатесам - шашлыку, вину и т.д. Затем позвонили в Ленинск, в нашу экспедицию, и заказали машину, т.к. поезд приходил в Ленинск ночью. Доехали мы без приключений и поселились в домике нашей экспедиции вместе с В.А.Ураловым - Главным конструктором системы управления ракеты 15А30. Нужно сказать, что руководители нашей экспедиции в Ленинске, Инесса Михайловна и Станислав Николаевич Говоренко, на протяжении многих лет обеспечивали необходимые условия жизни нашим многочисленным командировочным, приезжавшим на недели, а то и месяцы. Всегда было готово жилье, транспорт, спецодежда и т. д. Когда самолет садился в аэропорту "Дальний", в иллюминатор всегда можно было увидеть среди встречающих приветливое лицо Инессы Михайловны. Она вместе с солдатом, проверяющим документы, заходила в самолет, приветствовала прилетевших добрым словом, вручала пропуска и не успокаивалась пока все командировочные не были устроены. И это в любое время года - и днем, и ночью. Обычно людей поселяли в гостиницах, а руководство чаще всего размещалось в домике экспедиции, где были все условия, включая закрытую связь и всегда готовый к выезду транспорт. Говоренки, как мы их называли, поддерживали добрые отношения с руководством полигона, и это помогало им решать многочисленные вопросы. Их хлебосольством широко все пользовались, почти все космонавты побывали в их гостеприимном домике, где всегда можно было найти кое-что сверх хлеба и соли.
В дни борьбы с алкоголизмом у одного из руководителей полигона отмечалась так называемая "безалкогольная" свадьба. Она проходила рядом в "генеральском" квартале, а у Говоренко был накрыт стол с крепкой выпивкой, и все приглашенные периодически поодиночке и группами забегали, наскоро опрокидывали стаканы и вновь бежали на свадьбу. Их маленькая дочурка, Аннушка, была всеобщей любимицей - веселая певунья, разбитная и умная девочка. Станислав Николаевич был еще заядлым охотником и рыбаком. Он имел все необходимые снасти, знал места охоты и рыбной ловли. Рыбы в те времена было много и в реках, и в озерах. Местные офицеры также увлекались охотой и рыбалкой, зачастую даже их жены нередко делили эту страсть с мужьями. Жена нашего хорошего друга Владимира Васильевича Пьяных в этом плане отличалась особым умением, и недаром, после завершения службы, эта чета, переселившись на Украину, позаботилась о том, чтобы Днепр был рядом. Рыбалка и охота служили хорошим отдыхом и отвлечением от однообразной гарнизонной службы, наряду с довольно скудным огородничеством и садоводством. По дороге в аэропорт сразу же за городом, в бескрайней степи, можно было видеть возделанные участки, на которых что-то росло и зеленело даже в знойные дни лета, когда все в степи выгорает.
Сам город Ленинск имел несколько парков, на улицах зеленые насаждения и целую систему поливов с помощью проложенных труб и арыков. Солдаты исправно ухаживали за этим хозяйством. Впрочем, все это было когда-то. Сейчас город, да и весь полигон, приходит в запустение...
В тот же день мы с Виталием Кирилловичем принялись за перепроверку всей цепочки подготовки данных и всей аппаратуры, участвующей в этой процедуре, начиная с топогеодезической площадки, где аппаратура прицеливания продвергалась проверке и калибровке. Это была единая площадка и для левого фланга Челомея, и для правого фланга Янгеля. Там были расположены старты этих двух соперничавших Генеральных конструкторов, хозяйство Королева располагалось в центре. Поиск мы решили построить на сопоставлении всех операций для левого и правого флангов, которые были полностью одинаковы как аппаратурно, так и методически, и вскоре наши усилия увенчались успехом. Без особого шума вопрос был улажен и, как всегда, виновника приходилось прикрывать.
Характерным в этом плане был аварийный пуск ракеты 8К67. Старт прошел нормально, но затем ракета не легла на курс по тангажу, шла вертикально вверх, и вскоре вообще завалилась. Телеметрия зафиксировала полное отсутствие команд по угловым рассогласованиям с гиростабилизатора, так как с платформы не был снят арретир. Это приспособление удерживало подвижную часть платформы в нулевом положении при ее транспортировке, было окрашено в красный цвет и подлежало изъятию перед пуском, когда происходит "снятие", как говорят ракетчики и авиаторы "красноты", т.е. всех предохранительных и фиксирующих элементов. Однако и штатские, и военные, ответственные за операцию, категорически отвергли это предположение, продемонстрировав якобы снятое приспособление. Какой же был конфуз, когда среди обломков ракеты была найдена гироплатформа с не снятым с нее арретиром! Пусками ракет 15А30, по сути дела, руководили два человека - Юрий Васильевич Дьяченко, как Главный конструктор ракеты и Владимир Александрович Уралов, как Главный конструктор системы управления. Их, кроме совместной работы, связывала дружба и нужно сказать, что этот "тандем" очень положительно сказался на ходе разработки ракеты, особенно на этапе ее летных испытаний. Очередной пуск ракеты был удачным, ракета попала прямо "в кол", т.е. отклонение от цели было всего несколько десятков метров, в том числе и по направлению, что для нас было очень важно. Правда и Дьяченко, и Уралов при пуске пережили несколько тревожных секунд. Дело в том, что ночью, накануне пуска, неожиданно для тех мест и времени года прошел небольшой дождь, а боевой расчет не успел вовремя накрыть брезентом оголовок шахты, с установленной в шахте ракетой, и влага попала на нашу аппаратуру в оголовке. Уралов вправе был занять перестраховочную позицию, т.е. потребовать сутки на перепроверку и отложить пуск по вине головной организации. Рано утром мы втроем приехали на стартовую позицию. На брезенте, закрывающем шахту, стояли лужи воды. Вода была и на верхней крышке контейнера, в котором находилась ракета, однако аппаратура оголовка, за исключением платы с разъемами, оказалась сухой. Юрий Васильевич шагнул на крышку контейнера, вслед за ним шагнул и Владимир Александрович. Мы с Копылом остались стоять на верхнем бетонном срезе шахты. В таком положении решался вопрос пуска - просушить, не расстыковывая разъемы, теплым воздухом и идти на пуск в установленное время - все системы и службы полигона, трассы полета и район падения были готовы к работе. Пуск прошел успешно.
Вечером состоялся традиционный банкет, к которому мы приурочили известную песенку, доработав ее на свой лад:
Заправлена ракета гептилом и азоткой,
И
Главный уточняет в последний раз ПЗ,
Давайте-ка, ребята, проверим перед стартом,
Какие не проведены осталися ТЗ?
Я
верю, друзья, что команды пройдут,
Ракета взлетит и достигнет "Куры",
И
Вадик Уралов закатит банкет,
С
закуской имам-баялды!
ПЗ - полетное задание, ТЗ - техническое задание, "Кура" - район падения головных частей на Камчатке, а имам - баялды - великолепная икра из синих баклажан, стандартная закуска. Песенка имела успех и исполнялась всеми присутствующими, причем, перед началом один вставал и заявлял: "Совершено секретно". Были и еще куплеты, но я их не запомнил.
Я по закрытой связи доложил о результатах пуска Владимиру Григорьевичу, но он не разрешил возвращаться нам в Харьков, до тех пор, пока на трех пусках не подтвердим правильность проведенных мероприятий.
Последующие два пуска ракеты 15А30 были также успешными, их подготовка шла без осложнений, что давало нам некоторое свободное время. Мы купались и загорали на Сыр - Дарье, утром принимали душ у струй и даже два или три раза отправлялись на рыбалку, правда, на весьма ограниченное время. Слава Говоренко руководил такими вылазками. Мы брали обычно "Рафик" и "Урал", загружали их всем необходимым, включая дюары с жидким азотом для замораживания рыбы. Выезжали ночью, чтобы утром вернуться назад. Такие поездки были не дальними, и к ним Говоренко относился скептически и все обещал нас свозить в такое место, где рыбу можно было "брать руками". Первая поездка состоялась на старое русло Сыр - Дарьи, где было и бахчевое хозяйство воинской части. Как только мы приехали, к нам подошли солдаты-огородники и предложили целый бак килограммов на 15-20 готовой рыбы в обмен на бутылку спирта. Слава отказался, несмотря на то, что мы ему предлагали согласиться. "Мы сейчас сами наловим!", - заявил он. Однако рыбалка наша была неудачной и я, прихватив бутылку спирта, пошел к солдатикам, но было уже поздно, из-за жаркой погоды они всю рыбу уже выбросили.
Другой раз, когда мы ночью подъехали к реке, где уже расположилось несколько легковых машин на ночевку, к нам подошла женщина, предлагая обмен рыбы на дрова, я не стал слушать Славу и сбросил ей несколько поленьев, запасенных нами на "Урале", а она мне указала на кучу рыбы, накрытую брезентом: "Берите сколько Вам нужно!" Я взял мешок и набросал в него рыбы столько, сколько мы смогли утащить вдвоем. Теперь мы не зависели от удачи или неудачи в рыбалке! Говоренко умел приготовить вяленую рыбу, и у него почти всегда имелась в бочке круто засоленная рыба, в общем, закуска была всегда.
|
|
|
|
К началу семидесятых годов полностью завершилось и научное, и организационное становление ОКБ-692. Тематика настолько расширилась, что охватила все основные направления ракетно-космической техники, и возникла необходимость специализации подразделений по основным направлениям работ. Были созданы комплексные подразделения и назначены Главные конструкторы по основным разработкам. Первыми такими подразделениями были комплексы В.А.Уралова и А.И.Передерия. Руководители этих комплексов получили ранг Главных конструкторов в рамках Министерства общего машиностроения и, соответственно, руководили разработками систем управления для ракетных систем Челомея и Янгеля. Естественно, сохранившиеся тематические подразделения по заданиям Главных конструкторов вели разработку принципов построения систем управления, программно - алгоритмического обеспечения, бортовой и наземной аппаратуры, а опытный завод изготавливал аппаратуру. Такая организация работ оправдывала себя, и в начале семидесятых годов было создано комплексное подразделение по космической тематике, руководить которым довелось мне. Несколько позже это подразделение целиком занялось работами с ОКБ-52 и ОКБ-1. Позже были созданы еще два комплексных подразделения - по автоматическим космическим объектам и по крылатым ракетным системам. Последнее направление было настолько специфически трудным и необычным для нашего предприятия, что его организацией на начальном этапе занималось руководство предприятия, особенно главный инженер Г.И.Лящев. В конечном итоге, это подразделение возглавил Л.М.Бондаренко и под его руководством были созданы системы управления для самонаводящихся крылатых ракет трех типов базирования: сухопутного, морского и авиационного. Эти ракетные системы восполнили пробел в наших стратегических вооружениях по сравнению с США.
Выполнение такого объема разнообразных работ стало возможным благодаря росту научно-технического уровня разработчиков и оснащению лабораторий самой передовой техникой и современным оборудованием. Третье отделение, руководимое Я. Е. Айзенбергом, стало подлинным научным центром, где уровень научно-исследовательских и теоретических разработок в области управления летательными аппаратами и космическими объектами соответствовал самым высоким стандартам, а по ряду направлений лаборатории отделения стали лидирующими в стране. В рядах этого отделения выросла целая плеяда ученых и специалистов, защитивших кандидатские и докторские диссертации. Сотрудниками отделения получены сотни авторских прав на изобретения.
Аналогично поднялся уровень приборных разработок. Два приборных отделения бортовой и наземной аппаратуры, руководимые А.И.Кривоносовым и В.К.Копылом (впоследствии В.В.Новиковым), в основе своих разработок безраздельно использовали компьютерные системы, и создали самые совершенные многомашинные автоматические комплексы. Существовавшее первоначально испытательное отделение перерастает в отделение телеметрии и управления полетом космических аппаратов, передав функции испытателей в комплексы Главных конструкторов. Многие выдающиеся руководители работали в этом отделении: А.И.Передерий, Л.М. Бондаренко, Ю.М.Борушко, Ю.В.Салло, В.Я.Страшко, В.Н.Назаров, С.Е.Славнов и другие. Опытный завод, возглавляемый Г.А.Борзенко, успешно создавал первые образцы новой аппаратуры и руководит ее внедрением на серийных заводах, а филиал ОКБ в городе Запорожье. Под руководством С.В.Раубишко (позже Б.Н.Гавранека), становится надежным помощником ОКБ и начинателем ряда новых направлений.
Мощный конструкторский комплекс, возглавляемый П.М.Сорокиным, а затем долгие годы И.М.Брынцевым, за это время создало конструкции многих сотен, если не тысяч приборов самого различного назначения, в том числе и сложнейших приборов вычислительной техники. В последние несколько лет комплексом руководил В.И.Ковалев.
В этом подразделении выросли такие известные конструкторы как И.А.Авраменко, А.Н.Цепляев, А.Ф.Астанин, А.С.Шумов, Н.Н.Филатов, С.С.Матвеев, Е.Е.Баяндуров, И.П.Ионов.
Безусловно, главная роль в становлении коллектива ОКБ принадлежит его руководителю Владимиру Григорьевичу Сергееву - директору и Главному конструктору на протяжении 26 лет с 1960 по 1986 год. Руководство организацией Владимир Григорьевич принял в тяжелейший для нее 1960 год. Казалось, что по установившейся в стране традиции, вслед за катастрофой, унесшей жизни многих ракетчиков-специалистов, последуют расследования, разбирательства, наказания и т.д. Появились и сомнения в своих силах и способностях, появились и опасения, что предприятие не будет иметь приоритетных работ и перейдет в разряд второстепенных. Владимир Григорьевич вернул силы коллективу простым и ясным способом. Определил четко задачи каждого подразделения, установил жесткие сроки работ и также жестко требовал их выполнения. Менее чем через полгода работа пошла на лад. Отстранение Владимира Григорьевича от руководства предприятием в 1986 году, когда работа по всем заказам была наиболее плодотворной и успешной, было большой ошибкой со стороны руководства министерства и лично министра О.Д.Бакланова. Олегу Дмитриевичу нужно было просто продемонстрировать решительность. Как впоследствии оказалось, этот период был вершиной творческой деятельности ОКБ-692. Назначение А.Г.Андрущенко вместо Сергеева было вредным и для нашей организации, и для завода "Коммунар". На "Коммунаре" он был "на месте" в должности Главного конструктора серийного завода, а в нашей фирме он был не в состоянии охватить все разнообразие и сложность проводимых разработок. Разумное вмешательство начальника главка А.П.Зубова не позволило новому директору наделать поспешных и непродуманных шагов, в том числе и с заменой шестнадцати руководящих работников ОКБ на "своих" людей с завода "Коммунар".
Владимир Григорьевич Сергеев родился в 1914 году в Москве, закончил перед войной Московский институт инженеров связи, участник Великой Отечественной войны с 1941 по 1945 год. После войны работал в ведущем по системам управления НИИ-885, возглавляемом М.С.Рязанским и Н.А.Пилюгиным, а с 1960 года был направлен в Харьков в ОКБ-692 вместо погибшего Б.М.Коноплева. Далеко неординарный человек, дважды Герой Социалистического Труда и обладатель длинного ряда наград, званий и премий, но, тем не менее, оставшийся простым и доступным для своих коллег и подчиненных. Основой его руководства такой мощной фирмой был чисто "мужицкий", практический подход к решаемым задачам: разложить любую сложную проблему, как он говорил "по полочкам", обеспечить и потребовать ее решения.
Добрый и отзывчивый человек, он очень много сделал для своих подчиненных. Если вопрос требовал решения на уровне городских или областных руководителей, он надевал все свои "регалии" и ехал к нужному высокопоставленному чиновнику и, как правило, вопрос был решен. В середине шестидесятых годов возник нашумевший инцидент с городскими властями в связи с незаконным строительством гаражей. С ведома и молчаливого согласия Сергеева около 150 сотрудников предприятия на территории, принадлежащей предприятию, затеяли строительство гаражей. Дело приняло чрезвычайно острый характер, вмешалась милиция, прибыли бульдозеры для сноса построек, но Владимир Григорьевич рядом продуманных мероприятий успокоил разбушевавшиеся страсти. Защитников строительства, которых вызывали в суд, отправил в командировки и посоветовал написать письмо Д.Ф.Устинову от имени коллектива строителей-ракетчиков. В конечном итоге вопрос был постепенно улажен, а вокруг первых гаражей вскоре возник целый гаражный городок.
Много можно привести примеров, когда добрая рука Владимира Григорьевича помогала в жилищных делах и, особенно, в неотложной помощи, когда только вмешательство элитной медицины могло помочь человеку. Некоторое упрямство и деспотичность характера несколько затрудняли общение с Сергеевым, но те, кому постоянно приходилось общаться с ним, постепенно выработали нужную линию поведения, и в коллективе царило согласие, а работы шли чрезвычайно успешно. С рядом вышестоящих руководителей и с Главными конструкторами М.К.Янгелем, В.Н.Челомеем и др. у Владимира Григорьевича хороших отношений не сложилось, по возможности он избегал и взаимодействия с ними. Это привело к тому, что на многие совещания в министерстве и в головных фирмах он старался посылать своих заместителей. Особенно доставалось в этом плане нам, Главным конструкторам по направлениям. Нужно еще добавить, что Владимир Григорьевич не любил и не умел делать доклады на таких совещаниях. В тех случаях, когда ему приходилось все же принимать в них участие, подготовка его доклада для всех нас становилась долгим и трудным делом. Когда же высшие руководители, что было очень часто, приезжали к нам на фирму, Владимир Григорьевич ограничивался общим вступительным докладом, обозначая ряд вопросов, и в качестве докладчиков назначал своих замов. Условия для наших докладов создавались самые благоприятные: как правило, мы докладывали на стендах, демонстрировали работу аппаратуры, а теневые вопросы, как-то срывы сроков, по возможности, смягчались, и сами по себе отходили на второй план. Правой рукой Владимира Григорьевича, его первым заместителем, был директор опытного завода Георгий Андреевич Борзенко. Он был участником войны и в полной мере испытал на себе все ее невзгоды. Уже взрослым человеком окончил институт и по переводу поступил работать в ОКБ - 692 в год его создания. Георгий Андреевич отличался спокойным и уравновешенным характером, умело работал с людьми и со своими коллегами - директорами серийных заводов, изготовлявшими аппаратуру по документации ОКБ.
Ему принадлежит заслуга в создании опытного производства, имевшего самое современное оборудование и передовую технологию. На заводских оперативках, проводимых им часто непосредственно в цехах, решались самые актуальные вопросы изготовления аппаратуры, зачастую по "сырой" документации и в неимоверно сжатые сроки. Работать с Георгием Андреевичем было просто и приятно, особенно Главным конструкторам, которые, как правило, решали один и тот же вопрос: как быстро доработать уже почти готовый прибор или изготовить новый в сжатые сроки. Решение всегда находилось.
Служба главного инженера при Сергееве всегда была в загоне. Главному инженеру поручались второстепенные вопросы. А.Ф.Соболева часто посылали в министерство, с каким- либо запущенным вопросом, но Аркадий Федорович, как правило, с поручениями справлялся блестяще.
Основным контингентом, с которым работал Сергеев, были начальники комплексов и Главные конструкторы заказов. Основной формой работы были совещания в кабинете Сергеева. На совещание первоначально приглашались именно эти лица, но затем, по ходу совещания, особенно когда рассматривалось какое-либо упущение или срыв сроков, постепенно "на ковер" вызывали всех, вплоть до техника и мастера участка. В этих случаях производился доскональный разбор вопроса, определялся виновник и так как им зачастую оказывались обстоятельства, связанные с отсутствием времени или материалов, то наказание было минимальным или символическим. Увольнение, понижение в должности или лишение премии были чрезвычайно редким явлением.
В целом же отношение исполнителей к работе было очень серьезным, и каждый прикладывал максимум сил, знаний и стараний для качественного выполнения своей работы. Это явилось основополагающим фактором того, что предприятием был разработан целый ряд уникальных систем и приборов, входящих в состав объектов, принятых на вооружение. С нашей фирмой охотно работали многие головные ОКБ. Мнение наших представителей на заводах и в воинских частях, зачастую, было решающим и аварийных исходов испытаний по вине нашей аппаратуры практически не было. В начале семидесятых годов мы готовы были браться за работу любой трудности, и уже никто не сомневался в ее выполнении. Чем сложнее была задача, тем больший она вызывала интерес у наших разработчиков и тем оригинальней она решалась.
В семидесятые годы стержневой работой были системы управления для боевых ракетных комплексов и обстановка сложилась так, что на вооружении армии, ее частей стратегического назначения, оказались боевые ракетные комплексы разработки Янгеля и Челомея. Это было грозное оружие, практически неуязвимое - эффективного противодействия ему не было. Кроме того, наши военные заказали и подготовили к использованию, впрочем, как и противоборствующая сторона, невероятное количество такого оружия, которое способно было многократно снести с лица земли все живое. Мы знали количество заказываемых ракет, т.к. наши представители постоянно посещали боевые шахтные позиции, участвовали в решении непрерывно возникающих вопросов в процессе эксплуатации и т. д. Полезно заметить, что нормальная эксплуатация ракетно-ядерного оружия, немыслима без постоянного участия его разработчиков и серийных заводов -изготовителей особенно по таким сложнейшим его элементам, как компьютерная система управления и ее программно-математическое обеспечение.
В этом плане стоит задуматься о реальной мощности российских ракетно-ядерных сил, для которых Украина разрабатывала многие системы. Необдуманно и необоснованно производилось накопление общего ядерного потенциала, т.е. количества боеголовок и суммарного тротилового эквивалента. К 1997 году общее количество боезарядов, теперь уже в России, составило около 55 тысяч единиц (из общего числа 130 тысяч единиц у всех ядерных держав), в том числе в США 70 тысяч. Мощность одного залпа России и США составляет соответственно 2200 и 2400 мегатонн. Напомним, что одна мегатонна по мощности взрыва соответствует примерно 40-50 атомным бомбам, сброшенным США на Хиросиму и Нагасаки. Для перевозки тротила, соответствующего одной мегатонне, потребовалось бы около 400 сверхтяжелых железнодорожных составов. Для перевозки тротила, соответствующего суммарному залпу России и США, потребовалось бы составить железнодорожный состав длинной более 500 тыс. км, т. е. такой состав более десяти раз мог бы опоясать Землю по экватору. Может ли Ваше воображение представить силу взрыва такой "цепочки"!? О чем только думали военные по обе стороны океанов, заказывая такое количество боезарядов, способных многократно уничтожить все живое на Земле?! Если к этому добавить, что средства доставки боезарядов к цели, т. е. ракетные системы всех видов, были доведены до совершенства по своим тактико-техническим характеристикам, то становится ясным, каким грозным оружием обладают обе противостоящие стороны. Недаром появилось название для одной из таких ракетно-ядерных систем: "машина судного дня". Интерес представляет вопрос о моральном самочувствии или о чувстве ответственности создателей этого оружия. Общее впечатление таково, что этот вопрос просто не возникал. Я не помню ни одного случая, чтобы кто-то усомнился в целесообразности проводимых работ или поднял вопрос о нравственной стороне или моральной ответственности. Все ведущие специалисты, Главные конструкторы, представители заказчика и боевых подразделений всегда стремились создать это оружие со все более и более совершенными характеристиками по точности стрельбы, боеготовности, количеству и мощности боезарядов, защищенности стартовых позиций и т. д. Каждое новшество всемерно приветствовалось и поощрялось и, по сути дела, составляло главный смысл проектирования, исследований, испытаний и т. д. Другими словами - это оружие самоубийства в моральном плане создавалось так же, как и в свое время, танки, самолеты, газы и т.д. По-видимому, наш двадцатый век - самый кровавый век в истории человечества, наложил свой отпечаток на нас и мы его достойные дети. Для меня лично значительную роль играл тот фактор, что в возрасте 17 лет мне довелось в ранге рядового солдата-пехотинца испытать страшную смесь чувства страха, беспомощности и унижения, лежа в полуразвалившемся окопе с бесполезной винтовкой образца 91/30 годов под непрерывной бомбежкой немецких пикировщиков, безнаказанно, с явной издевкой, утюживших наши окопы. Изредка появлявшиеся наши "ястребки" и "чайки" становились легкой добычей хищных "мессеров", усиливая наше чувство безнадежности - шел 1942 год. Уместно напомнить читателю, что немецкие асы Хартман, Баркхорн и Рудорфер сбили соответственно 352, 301 и 222 наших самолетов, а сто четыре летчика Люфтваффе сбили по сто и более самолетов! Вдумайтесь в эти цифры, и Вам многое станет понятным, станет понятной и цена нашей победы в Отечественной войне. В такие минуты, глотая горький дым взрывов, проклиная все и всех, многие из нас клялись в душе, "если останусь жив", сделаю все от нас зависящее, чтобы, впредь, ничего подобного не могло повториться. Вот почему я с легким сердцем почти полвека, в меру своих сил и знаний, участвовал в создании этого грозного оружия. Думаю, что это было не напрасно. Один из авторов американской водородной бомбы Ганс Бете писал: "Я все еще чувствую себя так, как будто совершил дурной поступок". Думаю, что ни я, ни мои коллеги по созданию апокалипсического оружия - боевых ракет с ядерными боеголовками, никогда не испытывали подобных чувств.
По мере того как в последнее десятилетие падает ударная сила российских ракетно-ядерных сил возможности их развития и совершенствования, все более и более откровенно и самоуверенно, без санкций Совета безопасности, американская военщина вмешивается во внутренние дела суверенных стран в любой части земного шара. Вчера Персидский залив и Карибский бассейн, сегодня Косово и Багдад и кто знает, что будет завтра: Минск, Киев или Москва!? Задумываемся ли мы насколько безнравственно в порядке "наказания" бросать против мирного города сотни современных бомбардировщиков, лишать жизни детей, женщин, стариков? И это совершают нации, претендующие называться "цивилизованными".
Нарушение баланса сил в мире дает возможность, и право диктовать одной стороне свою волю и безнаказанно прибегать к использованию силы. Такое положение чревато тем, что любая "малая" страна, испытав на себе или наблюдая со стороны такое давление, будет стремиться создать у себя оружие возмездия, а таким оружием является ядерное. Особенно опасны в этом плане те страны, по отношению к которым насилие затрагивает глубинные моральные или религиозные чувства народа и где всегда найдутся люди, способные пожертвовать жизнью для свершения акта возмездия. Не оправдывая терроризм, нетрудно прийти к выводу, что это последний и отчаянный акт защиты.
К концу семидесятых годов становление нашей организации - ОКБ-692, как научно-производственного центра Украины по разработке и изготовлению аппаратуры системы управления для ракетно-космических объектов, завершилось. Предприятие имело теоретическое подразделение, выполнявшее функции определения основных направлений развития отрасли, способное выполнить на высоком научном уровне сложнейшие проектные проработки и обосновать принимаемые решения. Подразделение имело современное оборудование, мощный вычислительный центр, инициативное и талантливое руководство и значительный по численности и опыту работы инженерно-технический состав. Авторитет этого подразделения был непререкаемым не только среди специалистов головных и смежных предприятий, но и среди ученых академических институтов страны. Более того, можно с полным основанием утверждать, что в те годы центр научно-технической мысли находился на предприятиях-разработчиках, а не в академических институтах, не имевших тех финансовых возможностей, которые предоставлялись правительством непосредственным создателям тех или иных видов оборонной техники. ОКБ располагало также рядом подразделений - разработчиков аппаратуры и приборов систем управления, занимавших лидирующее положение в отрасли по целому ряду направлений: созданию дискретной и цифровой аппаратуры, применению серийных и специальных вычислительных машин для проверочно-пусковой аппаратуры, построению систем телеметрических измерений и их анализу, конструированию, испытаниям и стендовой отработке систем и т.д. Опытное производство, мало в чем уступающее самым мощным заводам отрасли, обеспечивало оперативное создание новых образцов аппаратуры, разработку соответствующей технологии ее создания и осуществляло ведущую роль при ее внедрении на серийном производстве. Вокруг предприятия сложилась устойчивая кооперация смежных предприятий-соразработчиков специальных видов аппаратуры, полуфабрикатов и материалов, включавшая в себя научно-исследовательские организации типа Московского института гироскопии НИИ-944, Киевского завода "Арсенал" - по системам прицеливания, Донецкого производственного объединения - по вычислительным машинам и т.д. Два мощных серийных завода - Харьковский завод им.Шевченко и Киевский радиозавод обеспечивали массовое производство аппаратуры, поставку ее на сборочные ракетные заводы и эксплуатацию в воинских частях и на полигонах. Запорожский филиал, имевший также свое опытное производство, оказывал значительную помощь в разработке аппаратуры при все возрастающем объеме работ. На предприятиях четко функционировали представительства заказчика, руководимые опытными военными специалистами. В целом это была самостоятельная корпорация научно-производственных организаций по разработке аппаратуры систем управления с центром в городе Харькове, с четко функционировавшей системой планирования и кооперации. Разработанные этой корпорацией системы управления были установлены на боевых ракетных комплексах Главных конструкторов М.К.Янгеля (с 1971г. В.Ф.Уткина) и В.Н.Челомея (Г.Д.Ефремова) Р16(8К64), Р36(8К67, 8К69), Р36М (15А14, 15А18, 15А18М), УР-100, (15А30, 15А35), составивших основу стратегической мощи СССР, а затем России. Высокие тактико-технические характеристики: точность стрельбы, боеготовность, возможность наведения кассетных боеголовок на индивидуальные цели, дистанционное автоматическое обслуживание, защита от несанкционированных пусков, сохранение точности наведения при сейсмическом воздействии при ядерных взрывах в районе СП, в основном, определялись именно системой управления и, в конечном итоге, были факторами сдерживания. Попытки шантажа и прямых угроз наиболее рьяных поджигателей войны уже не имели смысла, и Запад перешел от них к дипломатическому диалогу, в результате которого были заключены соглашения противоборствующих сторон - ОСВ-1 и ОСВ-2. Заключение этих соглашений говорит о том, что в части стратегических сил, основу которых составили МБР, наступило некоторое равновесие, нарушить которое не могли ни новые поколения все более и более совершенных американских ракет "Минитмен" или "МХ", ни авиация и подводный флот с их крылатыми ракетами и ракетами "Трайдент". Острота соперничества между СССР и США перешла целиком в область космоса, где мы явно потеряли так дорого доставшееся в начале шестидесятых годов лидерство. На протяжении шестидесятых годов на фоне наших успешных работ по боевым ракетным системам Янгеля и Челомея, понимание того факта, что в области космических пилотируемых полетов назревает значительное отставание, наступало медленно. Королев, а затем его преемник Мишин осуществляли запуски кораблей с космонавтами на околоземные орбиты, посылали автоматические корабли к Луне и планетам, что делали и американцы. Запуски кораблей "Джемини", на которых тренировались в космосе будущие астронавты-покорители Луны, как-то особенно не выделялись. Первым тревожным сигналом для нас должен был бы стать запуск в начале 1964 года новой американской ракетой "Сатурн" спутника весом 8 тонн. Ее потенциальные возможности раскрылись только в ноябре 1967 года, когда "Сатурн-V" оказался способным вывести на околоземную орбиту полезный груз весом до 100 т! Мы знали, что Королев ведет работу по лунной программе с ракетой Н1, поэтому успехи американцев вызвали только легкую тревогу. Королеву нужно было не забывать, что " редко кому из смертных боги даруют более одного бессмертного деяния!"
В этом же 1967 году, месяцем раньше, состоялся первый полет американского корабля "Аpollo", т.е. основные элементы американской лунной программы были практически готовы уже в 1967 году. У нас же началась серия невосполнимых потерь: в январе 1966 года умер С.П.Королев, погибли В.Комаров и Ю.Гагарин, а в 1971 году ушли из жизни М.К.Янгель, А.М.Исаев и Г.Н.Бабакин. Начавшиеся в 1969 году летные испытания тяжелого носителя Н-1 приносили одну неудачу за другой: 21 февраля ракета взорвалась на 70 секунде полета, а в июне произошел взрыв на стартовой позиции, разрушив ее до основания, что привело почти к двухгодичному перерыву в летных испытаниях. Последующие попытки пуска этой ракеты походили больше на агонию нашей лунной программы, происходившую на фоне шести блистательных экспедиций американских кораблей "Аpollo" на поверхность нашей ближайшей космической соседки.
Сегодня с полным основанием можно сказать, что к концу 60-х годов, возможно даже раньше американцев, вполне реально можно было совершить если не посадку на поверхность Луны одного-двух космонавтов, то облет ее с выходом на окололунную орбиту. Такой облет, наряду с серией автоматических полетов к Луне, вполне мог вызвать значительный международный резонанс, и заявление в печати академика Б.Н.Петрова: "Не очень-то хотелось!" было бы вполне уместным. Основной причиной потери Советским Союзом приоритетной роли в области космических исследований следует считать отсутствие долговременной обоснованной программы космических исследований, объединяющей усилия мощной системы научно-исследовательских и опытно-конструкторских организаций страны. О необходимости такой программы, правда, в ретроспективном плане, говорил В.П.Мишин. Только непонятно, почему он ее не предложил еще в 1966 году, сменив С.П.Королева. Трудно согласиться с Василием Павловичем, что если бы он и его знаменитая фирма ОКБ-1 в 1966 году выступила с такой программой, то его не поддержало бы вновь созданное министерство и его министр С.А.Афанасьев. Зная достаточно хорошо Сергея Александровича, могу утверждать, что это высокообразованный, инициативный, опытный инженер и руководитель государственного масштаба. Крутоват, как и положено тому быть, матерщинник, как и водилось в наше время. Беда еще и в том, что Главных конструкторов разделяло не совсем здоровое соперничество, так, что они почти не замечали друг друга, а отношение Мишина к "высокопоставленным чиновникам", по-видимому, было свойственно многим людям его ранга. Мне довелось наблюдать демонстрацию глубокого презрения В.П.Глушко к С.А.Афанасьеву, В.Н.Челомею и ко всем собравшимся в зале коллегии министерства по комплексу "Алмаз", который в какой-то мере противопоставлялся работам ОКБ-1. Вел коллегию министр, докладывал, как всегда эмоционально, В.Н.Челомей. Внезапно вошел В.П.Глушко, не здороваясь, не спрашивая разрешения, сел в первый ряд и минут через 8-10 - покинул зал заседаний, буркнув что-то вроде: "Какая чушь!" Всем своим видом он демонстрировал презрение к собравшимся и к той теме, которую они обсуждали. Впрочем и Сергей Александрович, не стесняясь в выражениях, высказывал свое отношение к Валентину Петровичу.
С печалью в сердце мы восхищались беспримерным подвигом американских астронавтов, восхищались гениальным свершением создателей кораблей "Аpollо", переживали вместе с ними долгие часы и дни, когда очередной корабль с тройкой отважных исследователей совершал свой полет, радовались вместе со всей Планетой, когда аварийный "Аpollо" благополучно вернулся на родную Землю! Но почему не наши парни, почему не наши корабли, созданные нашими инженерами и рабочими, совершили этот подвиг века!? Ведь мы понимали, что это в наших силах, мы знали, как это делается, мы, наконец, бесчисленное количество раз в своих расчетах совершали эти полеты, и наш соотечественник первый проложил трассу такого полета.
Но историю не переделаешь, на английском, а не на русском языках остались навечно слова на месте прилунения "Apollo-11":"Here men from the planet Earth set Foot upon the Moon July 1969 A.D. We came in peace for all mankind".
Думаю, что наиболее остро переживали наши неудачи в пилотируемом космосе и в полетах к Луне мои коллеги по баллистическому отделу, которые в эти дни завершили выпуск материалов проекта по челомеевскому лунному комплексу УР-700-ЛК-700, и которые понимали, что для нас это возможно, и при правильном и своевременном решении организационных вопросов технически мы созрели для решения таких задач. Мы готовы были браться и выполнить любую программу подобной сложности. Я могу сказать, что многие мои коллеги И.Г.Медведев, Л.С.Житник, А.Ф.Скибин, В.И.Котович и другие, просто рвались в те годы к новой работе, но, несмотря на то, что эти люди сумели многое сделать в ракетной технике, многое из их возможностей и энтузиазма все же оставалось невостребованным.
В те годы авторитет Королева и его фирмы был настолько высок, средства массовой информации так преподносили наши успехи в космосе, что мало кто понимал, что наше отставание прогрессировало неуклонно и что многие миллионы денег из бюджета бездарно расходуются. Параллельно разрабатывались однотипные ракетные системы. Существовало две космических программы: Королева и Челомея, а их объединение в виде космических станций "Салют" было вынужденным шагом, технически далеким от совершенства. Роль в определении направления работ и их координации со стороны головного института Министерства - ЦНИИМаш (Центрального научно-исследовательского института машиностроения), возглавляемого Ю.А.Мозжориным, была минимальной. Многие изделия делались на конкурсной основе, и, как пишет министр Афанасьев: "Иногда из конкурсных проектов под давлением Главных конструкторов не могли выбрать лучший и запускали в производство оба проекта" (например ракеты 15А30 и 15А15). Действительно, в ракетно-космической технике командовали Главные конструкторы. Недаром говорили, что главк министерства, к которому принадлежало ОКБ-1 - внешний отдел этой организации. С.П.Королев, М.К.Янгель, В.Н.Челомей, несомненно, были выдающимися личностями, их мнение, особенно по техническим вопросам, было решающим, они напрямую взаимодействовали с партийными и хозяйственными руководителями страны, а министры, даже такие как Устинов или Афанасьев, зачастую подчинялись их решениям. Нужно сказать, что престижность и новизна ракетно-космической техники привлекали в эту область многих энергичных и талантливых людей.
Работать было чрезвычайно интересно. Темпы создания новых систем, их разнообразие, соревновательный характер с американскими разработками типа "МХ", "Минитмен", "Трайдент", программой СОИ, предусматривавшей создание многоэшелонированной системы противоракетной обороны с элементами космического базирования для нанесения опережающего ядерного удара, требовали интенсивного поиска новых наших разработок. Баллистический отдел в этом плане играл немаловажную роль, а наши связи с аналогичными подразделениями головных организаций и ведущих НИИ способствовали созданию все новых и новых разработок и направлений исследований. Важнейшими из них были исследования по созданию управляемых и самонаводящихся головных частей, способных обнаружить ракету ПРО противника и совершить защитный маневр (идея В.Г.Сергеева), по навигации и наведению крылатых ракет по оптическим и радиолокационным картам местности, по рельефу местности, наведению по локационным и электромагнитным характеристикам надводных и подводных целей. Кроме того, неодолимо привлекал к себе космос. Первоначально это выливалось в создание носителей для запуска ИСЗ на базе боевых ракет, израсходовавших свой ресурс, а затем и в работах по управлению космическими аппаратами и кораблями. Работа с фирмой Челомея по лунному комплексу УР-700-ЛК-700 привела к тому, что в отделе образовалась целая группа энтузиастов, взоры которых уже навсегда были обращены в космос. В отделе была образована для этих целей лаборатория, которую возглавил Саша Кириченко, а в рамках комплекса отдел во главе с Игорем Медведевым и целой группой энтузиастов. Нужно сказать, что и взоры руководителя комплекса Я. Е. Айзенберга, несмотря на постоянную ответственность за "земные" дела, устремлялись в космос.
В плане новых работ Яков Ейнович, в противовес шефу, готов был брать их без ограничения и не только в области ракетно-космической техники. Благодаря ему, наша фирма, начиная с семидесятых годов, работала практически со всеми Главными конструкторами министерства, причем, в некоторых случаях работы "завязывались" без ведома Владимира Григорьевича и ему приходилось соглашаться со свершившимся фактом. Общая обстановка в это время также складывалась благоприятно. Такие Главные конструкторы как В.Н.Челомей, Д.А.Полухин, В.М.Ковтуненко в составе своих коопераций не имели постоянных разработчиков систем управления, а институт Н.А.Пилюгина был накрепко привязан к фирме Королева и частично Янгеля, Уральское ОКБ Семихатова - к "морской" тематике. В то же время никто более реально не ощущал те барьеры, которые стояли на пути дальних космических полетов, чем люди, которым приходилось вести расчеты таких полетов. Гравитация и инертность массы, необходимость иметь на борту все необходимое для жизнедеятельности экипажа приводят к тому, что энергетические возможности современных космических кораблей мизерны даже в пределах нашей Солнечной системы. Полеты за ее пределы, по-видимому, всегда будут достоянием фантастов. Наша крошечная планета Земля затеряна в бескрайних просторах Вселенной, и в наших масштабах расстояния от других возможных планетных систем обрекает нас на постоянное одиночество и на информационную изолированность. Обратившись к космической тематике, мы поневоле задумались над "извечными" вопросами: кто мы? откуда пришли? что такое окружающий нас мир? кто его создал? и т.д. Споры на эти темы велись до бесконечности, ответы были разными, вплоть до диаметральной противоположности. К сожалению, в 1974 году мне довелось покинуть отдел и тематику, которой я занимался почти двадцать лет. Мне предложили должность начальника комплекса 8, Главного конструктора по космическому направлению и я вынужден был согласиться.
Начальником баллистического отдела был назначен С.С.Корума. Это был грамотный и инициативный специалист. Единственное, чего ему недоставало, так это некоторой доли авантюризма, без которого трудно создавать новое. Такой же характер был и у Стадника, также прекрасного инженера, разработавшего и внедрившего на последней модификации ракеты 15А18 прямой метод наведения, т.е. наведение на цель по географическим координатам путем расчета на стартовой позиции траектории полета. В этой разработке в полной мере использованы все преимущества применения на борту и стартовой позиции мощного компьютерного комплекса, позволившего создать самую совершенную в мире систему и обеспечить предприятию ведущее положение в отрасли. В целом, разработкой системы управления этой ракеты, получившей индекс 15А18М (15А14) (зарубежное наименование "Сатана"), руководил её Главный конструктор А.И.Передерий, сумевший реализовать самые сокровенные желания военных:
- прямой метод наведения, не
требующий подготовки полетного задания;
- дистанционное
переприцеливание;
- управление и наведение
разделяющимися головными частями;
- самонаведение
специального блока по картам местности;
- безотказная работа
аппаратуры при внешних воздействиях (облучение, удар и т. д.);
- применена "мерцающая"
оперативная память на ферритовых сердечниках, обеспечивавшая сохранение
работоспособности в условиях ядерного воздействия на шахтную позицию и ракету в
полете.
- высокая точность стрельбы
при "нулевой" боеготовности.
Аналогичная по своим характеристикам система управления была разработана Главным конструктором В.А.Ураловым для Челомеевской ракеты УР-100, получившей индекс 15А35 (15А30). Обе эти разработки были выполнены в конце семидесятых годов и не имели себе равных ни в СССР, ни за рубежом.
В 1980 году начались летные испытания крылатой ракеты "Метеорит" с самонаведением по картам местности. Разработкой системы управления руководили Главные конструкторы Л.М.Бондаренко и Г.И.Лящев. Эта разработка послужила основой для создания высоконадежных и малогабаритных ракет трех видов базирования: сухопутного, авиационного и морского. Характерно, что практически все разработки предприятия находили применение и принимались на вооружение. Баллистические расчеты и проектирование систем наведения этих ракет производил созданный отдел, сотрудников которого мы скрупулезно подбирали. Уйдя из этого отдела, я продолжал внимательно следить за его работой и вести совместно с ним работу по космическим объектам, разработки систем управления, которыми, мне довелось теперь руководить.
Работы баллистического отдела составляли только некоторую часть той научно-исследовательской и проектной работы, которая велась в третьем отделении. Значительная нагрузка ложилась на отдел стабилизации, основной задачей которого было обеспечение устойчивого полета ракет и космических объектов. Основы этого отдела на заре возникновения предприятия еще в СКБ-897 были заложены А. И. Гудименко и Я. Е. Айзенбергом. Многие годы этим отделом руководил В.Н.Романенко - крупнейший теоретик в области автоматического регулирования. Несколько позже был создан отдел программирования под руководством Б.М.Конорева. Этому отделу принадлежит заслуга в создании компьютерных систем управления и их программно-математического обеспечения. Специальное подразделение третьего отделения под руководством Н.Г.Туранова обеспечивало отделы-разработчики необходимым оборудованием, основу которого составляли аналоговые и цифровые комплексы. Усилиями этого подразделения на предприятии был создан самый мощный вычислительный центр в Украине, который непрерывно оснащался самым совершенным оборудованием.
