Инженер ОКБ-692 Жигачев Михаил
Иванович. Погиб 24 октября 1960 года при испытании ракеты Р-16 в
НИИП-5 МО СССР
Трагедия 24 октября 1960 года
|
|
Каждый год 24 октября все более и более редеющая группа далеко немолодых людей собирается у трех мраморных обелисков. Это могилы первого Главного конструктора ОКБ-692 Бориса Михайловича Коноплева, начальника отдела Иосифа Абрамовича Рубанова и старшего инженера Михаила Ивановича Жигачева, погибших в этот день 1960 года при первой попытке пуска ракеты 8К64 (Р16). Речей нет, скромные букеты осенних цветов, несколько минут молчания. Такие же посещения могил погибших товарищей происходят во многих городах страны, а в городе Ленинске (космодром "Байконур") - у братской могилы.
Долгие годы события того дня были покрыты непроницаемым покровом секретности. В газете "Правда" был напечатан некролог о гибели маршала артиллерии М.И.Неделина, да и то с явным искажением правды: "... при исполнении служебных обязанностей, в результате авиационной катастрофы..." По официальным данным, представленным в ЦК КПСС, погибло 74 человека военных и штатских специалистов, получили ранения и ожоги разной степени сложности еще 53 человека. Среди погибших оказалось много людей руководящего уровня: маршал артиллерии Неделин, Главный конструктор Коноплев, заместители Главного конструктора Концевой, Берлин, Фирсов, начальники управлений полигона полковники Носов, Григорян, Осташев, начальник отдела Рубанов и ряд других. То обстоятельство, что после объявления часовой готовности непосредственно у ракеты находился маршал Неделин, как председатель Государственной комиссии по испытаниям этой ракеты, говорит о чрезвычайном значении, которое придавалось этой работе.
В последнее время появился ряд публикаций о событиях того дня, пытающихся установить виновника, найти дефекты в аппаратуре и агрегатах ракеты, выявить ошибки в работе боевого расчета, определить насколько полно была завершена экспериментальная отработка, особенно системы управления. Некоторые моменты искусственно затеняются, другие, наоборот, выпячиваются, причины ищутся в опыте и квалификации разработчиков и испытателей, в давлении со стороны партийно-государственного и военного руководства. Безусловно, все это в какой-то мере имело место, да и экспериментальная отработка была далека от завершения. Можно только утверждать, что ни одна из ракетных систем, созданных в Советском Союзе, никогда и ни одним из Генеральных конструкторов не представлялась к летным испытаниям с полным завершением всех необходимых испытаний и отработок. Главная причина таилась в стремлении всех создателей этой ракеты от Главного конструктора М.К.Янгеля, председателя Госкомиссии М.И.Неделина до рядового конструктора и рабочего, не считаясь ни со временем, ни с риском для жизни, возможно скорее дать стране так необходимую, именно жизненно необходимую ракету. Военно-политическая обстановка в конце пятидесятых годов была предельно угрожающей. Это особенно хорошо понимали разработчики ракетно-ядерного оружия, знающие истинное положение с этим оружием у нас и за океаном. Следует напомнить, что накануне, 8 октября, был широко разрекламирован пуск американской ракеты "Атлас" на фантастическую дальность 14500 км. Наша ракета 8К64 была достойным ответом.
Уже гораздо позже Президент АН СССР А.П.Александров в беседе с корреспондентом газеты "Правда" К.Смирновым так охарактеризовал грозовую обстановку тех дней: "... был разработан и утвержден Президентом США план войны. Дата атомного нападения на СССР намечалась на 1957 год. Планировалось на территории нашей страны взорвать в общей сложности 333 атомных бомбы и уничтожить около 300 городов". Повторяю, мы об этом знали; знали, что страна окружена военными базами США и НАТО, и что единственным средством предотвращения войны была угроза ядерного возмездия, причем, непосредственно по территории США. Мы знали и то, что наши ракетно-ядерные силы, вопреки заявлениям ТАСС, практически неспособны были выполнить задачу сдерживания. По состоянию на 1960 год США имели, кроме многочисленных баз вокруг СССР, стратегическую авиацию, океанский флот и около 40 стартовых позиций межконтинентальных баллистических ракет. У нас же было всего 4 позиции королевской ракеты Р7 (8К71), принятой на вооружение в начале 1960 года. Дальность ее полета была всего 8000 км вместо необходимых 11000-12000. Она была малопригодной для эксплуатации в войсках, так как имела открытый незащищенный старт с громоздкой системой радиоуправления и системами заправки жидким кислородом. Надежность ее была также низкой.
Так, при летно-конструкторских испытаниях первые четыре пуска были аварийными, но уже пятый удачный пуск был использован ТАСС для заявления о создании в СССР межконтинентальной ракеты! Настолько велика была в этом необходимость! Запуск этой ракетой первых искусственных спутников Земли в 1957 - 1958 годах следует считать большой удачей, т.к. вслед затем последовал аварийный пуск. Из 16 ракет, предназначенных для совместных испытаний, четыре было аварийных, четыре имели значительные отклонения от цели и только половина были полностью удачными. На модифицированной ракете (8К72) три запуска в 1958 году к Луне были аварийными из-за возникавших в полете продольных колебаний. В то же время в США велись успешные и планомерные работы по программам "Атлас", "Тор" и "Юпитер". Никто нигде не писал, какой шок был вызван запуском ракеты "Атлас" на дальность 14500 км, произведенным накануне, 8 октября 1960 года, т.е. в те дни, когда ракета 8К64 готовилась у пуску, а королевская 8К72, после восьми аварийных пусков к Луне в 1959 году и двух аварий в 1960 году, была закрыта. Ракета 8К78, запущенная через два дня (10 августа 1960 года) после запуска ракеты "Атлас", только открывала длинную серию неудачных пусков общим числом более двадцати. Можно понять, как стремились в этих условиях разработчики ракеты 8К64 поскорее сказать свое веское слово - запустить первую, по-настоящему боевую, межконтинентальную ракету! Кроме того, не последнее значение имело и соперничество двух великих - Янгеля и Королева и, соответственно, их коллективов. Нужно помнить, что пуски ракет происходили с пусковых площадок одного и того же полигона. Мы встречались друг с другом, обмен информацией был свободным, некоторые фирмы были смежниками, а головной заказчик - общим.
Третья мировая война была настолько очевидным фактором, что ее последняя угроза предопределяла действия и нормы поведения всех, кто участвовал в создании и испытаниях ракет и ядерного оружия. Трудно сказать, влияло ли психологически осознание того, что по официальным данным, например, на город Харьков в те дни было нацелено семь ядерных боеголовок. Стремясь всемерно ускорить пуск ракеты и ни в коем случае не оказаться виновными в задержке, каждый разработчик, каждая организация стремились максимально подготовить свою систему. Так, разработчики пневмогидравлической системы, опасаясь, что при штатном пуске может произойти задержка из-за непрорыва пиромембран в магистралях компонентов, пошли на прорыв их нештатно, и компоненты, заполнив подводные магистрали, готовы были поступить в двигатели при срабатывании соответствующих клапанов. Эта операция была выполнена буквально "с колена", с помощью срочно разработанного ОКБ-692 пульта, что привело к первым ошибкам с прорывом мембран. Если бы прорыв мембран был выполнен "штатно", т.е. по отработанной и утвержденной технологии то, во-первых, это произошло бы в момент пуска ракеты, когда на позиции не было людей, а во-вторых, никакие операции и работы с системой управления и комплексной схемой не могли привести к запуску двигателей.
Разработчики ампульных батарей, опасаясь, что их "задействование", т.е. автоматическое заполнение электролитом в процессе пуска может не произойти, произвели эту операцию вручную. Батареи были установлены на борт ракеты и подключены, в результате чего на борту появилось рабочее напряжение. Таким образом, два основных элемента, препятствующих несвоевременному запуску двигателей и обеспечивающих безопасность работы с ракетой, были устранены. Компоненты топлива поступили к клапанам двигателя управляемым системой управления, и было подано питание на элементы управления. Установка гироприборов В.И.Кузнецова в исходное положение, абсолютно безопасная без поданного напряжения и целых мембранах, выполняемая тем же прибором, который запускает двигатель, стала смертельно опасной. Отсюда можно утверждать, что при штатной технологии пуска схема запуска обеспечивала безаварийный пуск. Последующие ее доработки были направлены на усиление этой безопасности. Любое отступление от технологии или ошибка операторов не могли привести к несанкционированному пуску. Обвинить в этой ситуации - комплексную схему СУ и ее разработчика И.А. Дорошенко, по крайней мере, неграмотно.
Проследим еще раз кратко ход событий. Первая ракета Р16, предназначенная к пуску, была создана на заводе Южный машиностроительный. Она прибыла на полигон в конце сентября 1960 года. Испытания ее в МИКе (монтажно-испытательном корпусе), на редкость для первых ракет, прошли без серьезных замечаний, и эти замечания устранялись силами специалистов, находящихся на полигоне. Менее чем через месяц, 21 октября, ракета была установлена на старте 41 площадки. Ее предстартовые испытания прошли без замечаний и были закончены к 23 октября. В тот же день ракета была заправлена компонентами топлива. Вот здесь и начались отклонения от технологической схемы пуска, причем, при прорыве пиромембран были допущены ошибки - обнаружена течь одного из компонентов (подставили корыто), самопроизвольно подорвались пиропатроны отсечных клапанов газогенератора первого блока маршевого двигателя первой ступени. В целом было допущено семь отступлений от штатной схемы пуска, два из них оказались фатальными. Пуск был перенесен на 24 октября и утром Госкомиссией было принято решение о продолжении подготовки к пуску при допущенных отступлениях от штатной технологии работ. Большинство специалистов высказалось за продолжение работ и пуск. Отдельные голоса, требовавшие осторожности, тонули в общем хоре. Около 250 человек, окружавших ракету, готовы были на любой риск, лишь бы пустить ракету. Вот она стоит готовая к пуску, гордо и грозно возвышаясь над пусковым столом.
Победа близка, еще последнее усилие и победный грохот ее двигателей будет достойным ответом американцам, запустившим накануне свой "Атлас". К счастью, большая группа офицеров дивизии, которая должна была получить на вооружение ракету, была уведена со старта до объявления часовой готовности. Остается непонятным то, что никто ни в ОКБ-586, ни в ОКБ-692, ни в НИИ-944 не сообразил, что нельзя запускать программный токораспределитель II ступени при наличии напряжения на борту и прорванных пиромембранах... Произошло непоправимое. В процессе контроля исходного состояния гироприборов, запущенный ПТР А-120, как и было положено, подал команду на ЭПК ВО-8 и в 18часов 45 минут местного времени запустился двигатель II ступени. Факел прожег баки первой ступени. Все это произошло в считанные доли секунды. Громадный факел пламени охватил площадку, раздавались взрывы, в пламени гибли люди, находившиеся на площадках обслуживания и у подножья ракеты. Ужас охватил всех участников пуска, по разным причинам, оказавшихся вне места катастрофы. Янгель, отошедший покурить, рвался в огонь, его с трудом удерживали... "Он был на один шаг от смерти. Судьба подарила Михаилу Кузьмичу один шанс из миллиона",- говорил Д.Ф.Устинов. Громадное облако желто-черного дыма поплыло в сторону 95 площадки, отравляя все живое на своем пути. Несмотря на строгий запрет, утром следующего дня страшная весть дошла до Москвы, Харькова, Днепропетровска и других городов.
Строгая секретность только благоприятствовала многочисленным домыслам, слухам и предположениям. Родные и близкие осаждали проходные предприятий в этих городах, требуя ответа на один и тот же вопрос: "А мой сын, муж или брат жив?"
Как во всяком рискованном и важном событии, в котором принимает участие большая группа людей, появляются лидеры, зачастую определяющие поступки и действия официальных руководителей. В данном случае такими лидерами оказались два человека: Василий Антонович Концевой и Инна Абрамовна Дорошенко. Эти два человека взаимно дополняли друг друга. Василий Антонович обладал решительным характером, мужеством, готовностью идти на риск лично. Он никогда не посылал на опасное дело своего подчиненного, а если такие случаи возникали, то шел сам. Инна Абрамовна вносила значительную долю эмоциональности в эту пару лидеров. Эта ее черта, наряду с настойчивостью в отстаивании своего мнения, не позволяла ей, как следует обдумать ситуацию и воспользоваться в полной мере своими знаниями или советами коллег. Оба они имели уже значительный опыт совместной работы и лидерства, доверяли друг другу полностью и если кто-то из них что утверждал, то другой и не пытался взять под сомнение это утверждение. Для них ракета, стоявшая на стартовом столе, была не более чем очередная ступенька в их технической биографии. Это, как та стадия в карьере автолюбителя, когда после первой десятки тысяч километров на счетчике его автомобиля, ему кажется, что он все превзошел и ..., наступает самый опасный период его водительской биографии.
Так и в этом случае: излишняя самоуверенность успокаивающе действовала на окружающих, включая маршала Неделина и Главного конструктора Янгеля, которые так нуждались в людях, действующих без тени сомнения. Конечно, после трагедии, как всегда не было недостатка в тех, кто говорил: "А я предупреждал!" А.Я. Харченко уверяет, что, глядя на решительные действия Инны Абрамовны, Рубанов якобы полушутя заявил: "Эта баба, в конце концов, нас взорвет!" Зная хорошо интеллигентность Иосифа Абрамовича, я слабо верил в это и долго сомневался: стоит ли приводить эту фразу? В.С. Будник, заместитель Янгеля в тот период, утверждал, что он советовал, после обнаружения течи компонентов, слить горючее из ракеты, устранить все выявленные замечания, т.е. задержать пуск на 10-12 дней, а это предложение противоречило общему настроению. Могу только повторить, что вся масса разработчиков и испытателей готова была на все. Успех был необходим, казалось, что еще последнее усилие, и он будет достигнут. Все шли охотно за лидерами, верили в них. Неделин у заправленной ракеты был также спокоен, как и полтора десятка лет назад на огневых позициях своих артиллеристов у озера Балатон при отчаянной атаке эсэсовских танков. Янгель также был спокоен и немногословен. Он не вмешивался в ход последних работ, целиком доверяя своим испытанным заместителям и соратникам.
В результате работы Государственной комиссии по расследованию причин аварии, возглавляемой Л.И. Брежневым, появилось два документа: "Техническое заключение по выяснению причин катастрофы с изделием 8К64 NЛД1-3Т, произошедшей при подготовке его к пуску в в/ч 11284 24 октября 1960 года" и "Сообщение в ЦК КПСС". Оба документа имели высший гриф секретности: "Совершенно секретно. Особая папка". Первый документ явно не оправдывал своего назначения. Причин аварии он не выяснил, предельно сглаживал все "острые углы". То, что его подписала от ОКБ-692 только И.А. Дорошенко, как единственный представитель ОКБ-692, говорит о том, что обычно хладнокровная и обстоятельная женщина была, буквальным образом, выбита из колеи, шокирована страшным происшествием. Комплексная схема, за разработку которой отвечало ОКБ-692 и Дорошенко лично, безусловно, имела недостатки, которые и должны были быть выявлены, как и по другим системам и агрегатам, в ходе летных испытаний. Но не эти недостатки привели к аварии, они не могли привести к ней при точном соблюдении технологии работ, кстати сказать, утвержденной всеми ответственными организациями во главе с головной - ОКБ-586.
Поверхностная причина - нарушение технологии работ, и в этом трудно винить кого-либо или какую бы то ни было организацию. Каждое отступление от принятой технологии, утвержденное Государственной комиссией, само по себе не представляло опасности. Но их было не менее семи, и эта сумма никем досконально рассмотрена не была или не было понято, что она уже привела II ступень ракеты в такое состояние. Все меры предохранения были сняты, а запущенный прибор А-120 выполнил одну из своих функций - подачу команды на ВО-8, т.е. на запуск двигателя. Конечно, комплексную схему можно было построить и так, что при наличии напряжения на клеммах бортовой батареи или прорванных мембранах в магистралях компонентов, запуск прибора А-120 с наземной аппаратурой был бы невозможен. Можно было установить ряд блокировок, запрещавших прохождение команд на ВО-8. Однако было принято решение четкого соблюдения технологии работ, когда прорыв мембран и задействование батарей производился в автоматическом цикле пуска в нужной последовательности, а запуск прибора А-120 производился только в полете после завершения полета I ступени. Вот что было штатной работой, и теперь понятно, насколько глубоки были отступления от этой штатной работы, на которую только и была рассчитана комплексная схема.
Полувековая история ракетной техники в СССР, а теперь в России, полна примерами, когда головной организацией при любой аварии, не разобравшись, сваливается вина на систему управления. До некоторой степени такая стратегия оправдывалась тем, что система управления обычно участвует во всех операциях и управляет всеми агрегатами ракеты, включая пневмо-гидросхему, двигатели, системы расхода компонентов, разделение ступеней, отделение ГЧ и ее неисправности труднее идентифицировать. Характерным в этом плане является случай, произошедший 25 июня 1997 года при управлении объектом "Прогресс" во время стыковки со станцией "Мир" (космонавт Циблиев). Произошел удар по модулю "Спектр". В этой операции не участвовала ни одна система, ни один прибор Хартрона, но, тем не менее, на весь мир было объявлено по ОРТ, что виноват Хартрон! Вскоре всем стало ясно, что Хартрон не причем, однако, ни опровержений, ни извинений так и не последовало, несмотря на то, что руководитель Хартрона Я.Е. Айзенберг дипломатично предоставил возможность руководителям Российского космического агентства и ОРТ достойно выйти из некрасивого положения. Неудобно читать фразу из технического заключения: "Непосредственной причиной катастрофы являются недостатки комплексной схемы СУ, допускающей несвоевременное срабатывание ЭПК ВО-8, управляющего запуском маршевого двигателя II ступени"... Поневоле напрашивается аналогия: "Непосредственной причиной убийства является спусковой крючок, допускающий выстрел при его нажатии". Техническое заключение подписали 16 человек, очень известных и уважаемых... Видно так было нужно.
От второго документа - доклада в ЦК КПСС, достаточно посмотреть на фамилии его подписавших, вообще трудно ждать объективности: "Нарушение порядка подготовки к пуску выразилось в том, что переустановка ШМ СУ второй ступени в исходное положение производилась при заполненной топливом пусковой системе ДУ и включенном электропитании". Заключение этого документа было в целом если не благоприятным, то, во всяком случае, содействовало продолжению работ по ракете 8К64.
Печальным было возвращение нашей экспедиции с полигона. Три гроба привез А.И.Гудименко, взявший на себя эту печальную миссию. Прощаться с погибшими, закрытые гробы с останками которых были установлены в одном из клубов Харькова, пришли тысячи харьковчан. Траурная процессия растянулась на многие кварталы, печально и торжественно играла музыка.
На нашем предприятии, обвиненном в произошедшей трагедии, несколько дней длилось шоковое состояние и растерянность, никто из замов погибшего Коноплева не решался брать управление в свои руки, многие ждали и предсказывали репрессии и расследование, работы прекратились. Однако вскоре поступило сообщение, что никто не будет наказан, и нужно как можно скорее приступить к работам, проанализировать все технические решения и обеспечить пуск второй ракеты в ноябре - декабре текущего года. Первыми полностью пришли в себя О.Ф. Антуфьев и А.М. Гинзбург. Они сумели успокоить коллектив и постепенно ввести его в рабочее русло.
В ноябре 1960 года начальником и Главным конструктором предприятия был назначен В.Г. Сергеев. Его спокойный и обстоятельный характер, опыт работы, скрупулезный и практичный подход к решаемым проблемам, подходил к сложившейся непростой ситуации в коллективе. Первым делом Владимир Григорьевич завершил организационно-структурное формирование предприятия, четко определил функциональные обязанности подразделений. Это немедленно сказалось на производимых работах.
Сергеев Владимир Григорьевич
начал трудовую деятельность в 1932 году слесарем швейной фабрики в г.
Москве, с 1934 до 1940 года учился в Московском институте инженеров
связи. Прошел боевой путь на фронтах Великой Отечественной Войны
помощником начальника связи, командиром отдельной роты связи, командиром
отдельного линейного батальона. С марта 1947г. демобилизован из рядов
Советской Армии. |
Особое внимание уделялось созданию производственной базы. Наряду с усилением собственного опытного производства на долгие годы к работам ОКБ были подключены два мощных серийных завода: Киевский радиозавод и Харьковский завод им. Шевченко. Особое внимание производству уделял О.Ф. Антуфьев. Благодаря его энергии и "пробивной" способности наше опытное производство непрерывно стало пополняться современным оборудованием, быстро росло число рабочих, привлекались самые высококвалифицированные специалисты. Параллельно с этим большое внимание уделялось научно-творческому сотрудничеству с ведущими научно-исследовательскими институтами Советского Союза, руководимыми В.И.Кузнецовым, С.П. Парняковым, В.П. Арефьевым, В.А. Окуневым, А.С.Мнацаканяном и др. Ведущей фирмой, для которой ОКБ-692 разрабатывало СУ, оставалось ОКБ-586, руководимое М.К. Янгелем. Должен сказать, что по моим первым наблюдениям и по многим событиям в будущем, взаимоотношения Сергеева с Янгелем не сложились с самого начала. При одном из первых посещений Днепропетровска я помню, как Владимир Григорьевич очень расстроенным вышел из кабинета Янгеля. Мы с ним вышли за проходную, я уже не помню о чем шла речь, но я успокаивал Владимира Григорьевича, что все постепенно наладится. Может быть Янгель был недоволен тем, что Сергеева направили без консультации с ним ("с подачи" Н.А. Пилюгина)? Не утверждаю, что все это так и было, но тогда мы в это верили, не имея достоверной информации.
Новизна и нестандартность разрабатываемой аппаратуры требовали оригинального оборудования и специальной технологии. В этом вопросе опыт и умение Е.А.Морщакова сыграли важную роль.
К февралю 1961 года был выпущен комплект аппаратуры по существенно доработанной документации. Последовавшие два пуска были неудачными - потеря устойчивости при полете II ступени. Это был тот период, когда в полной мере отделу стабилизации и его руководителям А.И. Гудименко и Я.Е. Айзенбергу довелось решать задачу обеспечения устойчивого полета динамически сложного объекта. Ракета 8К64 имела 4 громадных бака с жидким наполнением, изменяющимся по глубине в процессе полета, и расположенных по схеме "тандем". Конструкция ракеты, при общей длине около 30 метров, представляла собой гибкий хлыст, колебания которого существенно затрудняли обеспечение устойчивого полета. Соответствующей теории не было, а практический опыт работы с объектами такого масштаба ограничивался королевской "семеркой", имевшей принципиально отличительную конструктивную схему "пакет". Помощь многих академических ученых в основном сводилась к "советам" и общим рассуждениям, особенно плодотворным в столовой, где на стакане с чаем или компотом можно было демонстрировать колебания жидкого наполнителя. Тем не менее, задачу нужно было решать, и ответственность за ее решение лежала целиком и полностью на руководстве отдела. И задача была решена, более того, это был период, когда в Харькове зародилась и затем развилась школа динамиков, которую возглавил Я.Е Айзенберг, и в которую затем вошли такие видные инженеры и ученые, как В.Н.Романенко, В.А.Батаев, В.Г.Сухоребрый и еще целый ряд первоклассных специалистов. Впоследствии совершенствование систем стабилизации десятков объектов, для которых ОКБ вело разработку систем управления, велось с использованием самых передовых научно-технических идей, методов и оборудования. Можно с полным основанием сказать, что, в конечном итоге, была создана самая передовая школа динамиков (не только в масштабах Советского Союза), обеспечившая стабилизацию различных объектов, в том числе супер-ракеты "Энергия", по сложности динамической схемы, не имеющей близких аналогов в мире и совершившей полет в экстремальных погодных условиях. Примечательно, что при пусках "Энергии" в сложнейших условиях штормовой погоды было полное доверие к нашей организации со стороны головной организации и заказчика в вопросах обеспечения безаварийного пуска.
Замечаний, доработок по ракете 8К64 было много. Трудно налаживалось производство на серийных заводах. Большие трудности были и по системе управления, к серийному производству которой были подключены заводы Украины, в том числе и Харьковский завод им. Шевченко. Планы изготовления аппаратуры сами по себе были тяжелыми, но подлинным тормозом производства были непрерывные доработки - следствие продолжавшихся летно-конструкторских испытаний.
Уже в 1962 году, почти за два года до принятия ракеты на вооружение, началась установка ее на боевое дежурство с параллельным обучением персонала воинских частей. Если при этом учесть, что ракета имела ядерную боевую часть, и что при боевом дежурстве вводилось полетное задание, т.е. каждая ракета была нацелена на определенную цель на территории противника, то становится ясно, насколько велика была опасность несанкционированного пуска и, следовательно, несанкционированного возникновения термоядерной войны.
Установка ракеты на боевое дежурство - операция по своей ответственности и сложности не имеющая аналогов в военной технике. Эта операция для первых образцов велась под непрерывным контролем партийного аппарата на уровне ЦК, и каждая задержка в выполнении графика работ тотчас же становилась предметом разбирательства. Новую ракету, ее особенности, эксплуатирующая воинская часть знала слабо и опыта работы с ней не имела. Заводские бригады с участием разработчиков совмещали выполнение работ с обучением персонала позиции и всегда были готовы к срочному выезду в процессе эксплуатации (если возникали вопросы). Психологическое воздействие ядерной боеголовки, опасность несанкционированного пуска или аварии на позиции давили непосильным грузом на каждого. Новички, впервые попавшие на позицию, где к ракете была пристыкована боевая часть, поневоле понижали голос как в комнате, где лежит покойник.
В нашей организации в период установки первых ракет 8К64 на боевое дежурство во всех подразделениях было организовано круглосуточное дежурство ведущих специалистов. В приемной Главного конструктора у аппарата в/ч-связи дежурил инженер испытательного пятого отделения, которое отвечало за эти работы. Он обязан был принять вопрос по связи и немедленно привлечь к его решению нужных специалистов. Обстановка была настолько напряженной, что даже Сергеев редко пользовался аппаратом в/ч-связи, целиком передав его испытателям.
На этой почве возник инцидент, со временем получивший статус анекдота. В пятом отделении работал инженер с необычной фамилией - Водка. Однажды, во время его дежурства, в приемной Сергеева раздался звонок аппарата в/ч-связи:
- Свяжите меня с Сергеевым.
- Сергеев занят. Просьба
аппарат не занимать.
- Немедленно свяжите меня с
Сергеевым. Я полковник Рюмкин, кто у аппарата?
- Водка.
- Немедленно прекратите ваши
неуместные шутки. Кто у аппарата?
- Водка.
- .......!!!!
И только потом Сергеев успокоил вышедшего из себя полковника: "У него действительно фамилия Водка! Владимир Водка".
Несмотря на принятые организационные и технические меры мир был на грани войны. Известно достаточно много случаев, когда обнаруживалось нечто такое, от чего у ответственных товарищей волосы на голове вставали дыбом. Об одном таком случае мне рассказал В.М. Михайлов - руководитель военной приемки N 257, а затем районный инженер при ОКБ-692. Дело заключалось в том, что в системе управления ракеты был прибор, непосредственно выдающий команду на пуск ракеты замыканием контактов двухпозиционного реле. Это реле имело два устойчивых положения в обесточенном состоянии: с разомкнутыми и замкнутыми контактами, выдающими соответствующую команду на пуск. Прибор и реле были последним элементом в длинной цепочке, по которой шла команда "пуск" и в которой было много различных ухищрений, обеспечивавших защиту от ошибочного пуска. Однако, как обнаружили наши военные, в случае замены этого последнего прибора на стартовой позиции, реле могло быть уже с замкнутыми пусковыми контактами, так как их положение не контролировалось ни на заводе-изготовителе, ни в воинских частях при эксплуатации. Так что все меры защиты вполне могли оказаться обойденными и при подаче питания на борт ракеты, стоящей на боевом дежурстве, или после замены прибора, мог произойти несанкционированный запуск. Это было обнаружено тогда, когда уже несколько десятков ракет стояло на боевом дежурстве и уже были случаи замены злополучного прибора, к счастью, в нужном положении реле. Военное представительство тотчас доложило об этом В.Г.Сергееву. По тревоге было поднято командование ракетных войск, и первой мерой был переданный на все позиции запрет на замену этого прибора.
Впоследствии этот дефект был устранен, но что пережил в ту памятную ночь Главный конструктор и все лица, причастные к этому! Владимир Михайлович рассказывал, что когда он докладывал об этом будущему Главкому ракетных войск стратегического назначения М.Г.Григорьеву, то последний ходил бледный по кабинету и непрерывно глотал таблетки. Неудивительно, Григорьев был председателем Госкомиссии при испытаниях ракеты и затем командиром дивизии, принявшей ее на вооружение.
Одной из самых нудных и длительных процедур при летных испытаниях ракеты и при ее подготовке к сдаче заказчику было закрытие замечаний заказчика и его служб. Вначале составлялся сводный перечень таких замечаний, указывались против каждого замечания подразделение ОКБ, автор, его руководитель, ответственный за закрытие. Затем начиналась сама процедура закрытия. Факт закрытия оформлялся соответствующим протоколом, к которому прикладывался отчет об испытаниях или исследованиях. Замечаний было сотни, были дельные и нужные замечания, но много было и перестраховок. Споры длились часами, были случаи, когда спорщики переходили "на личности"...
Но все всегда имеет конец. Так было и по ракете Р16 (8К64), которая в 1964 году была принята на вооружение, при этом точность стрельбы ее была выше оговоренной в тактико-технических требованиях, да и по другим параметрам эта ракета действительно соответствовала требованиям, предъявляемым к ракетам этого класса. Награды разработчикам посыпались как из рога изобилия. Известен и анекдот, связанный с принятием ее на вооружение. Группа Главных конструкторов во главе с М.К.Янгелем и в присутствии Главкома ракетных войск маршала Бирюзова начали рассуждать около карты куда нацелить, где расположить старты и т.д. Бирюзов остановил эти рассуждения и рассказал к этому случаю анекдот: "Попадья-матушка в постели с нетерпением ждет попа-батюшку. Он на коленях перед иконами совершал молитву, в которой часто повторялись слова "... укрепи и направь, ... укрепи и направь ...". Матушка слушала, слушала и, наконец, говорит: "Ты больше проси укрепить, а направить я сама направлю!" "Так и вы, - закончил маршал,- больше думайте, как укрепить вашу ракету, а куда направить это дело военных!"
Вообще, к месту рассказанный анекдот или реплика способствовали взаимопониманию, а мастера острого слова весьма высоко ценились. Одним из них был А.И.Гудименко, причем, он не щадил никого своими остротами и отпускал их так умело, что редко кто обижался, а если и обижался, то не подавал вида. Доставалось от него и Сергееву, который довольно часто становился мишенью острот и шуток, т.к. иногда говорил такие фразы, которые затем становились классическими. В.К. Копыл одно время записывал такие выражения нашего шефа, накопил их достаточно много и часто зачитывал нам, начальникам комплексов, когда мы собирались на совещание у Сергеева и ожидали его прихода. Однажды Копыл заявил, что кто-то из нас его предал, рассказав об этом шефу: "Смотрите, вот я при вас рву свои записи и больше записывать не буду!" Он тут же выполнил свою угрозу. А жаль, там были шедевры!
Иногда и поступки шефа были весьма экстраординарны. Сели мы в поезд Москва-Харьков. Вечер. Нас, "своих", в купе четыре человека, готовим ужин. Я нарезал колбасу и готовил помидоры, вырезал мелкие дефекты - то место, где крепится хвостик помидора. Все вырезанное складывал в кучку на листок бумаги. Вдруг шеф: "Ты, интеллигент! Что ты делаешь?" Берет всю кучку отходов и отправляет себе в рот. Или помню, как-то в разгар совещания в его кабинет заходит Н.Т.Цыпкин - секретарь парткома предприятия, подходит сзади к стулу шефа, что-то говорит ему на ухо, шеф ему отвечает, затем Цыпкин уходит. Буквально через пару минут, шеф вдруг засуетился, схватил трубку телефона прямой связи с секретарем и говорит: "Лера, соедини меня с Цыпкиным, он только что мне откуда-то звонил по телефону!" Мы все невольно рассмеялись. Одно время Владимир Григорьевич завел такой порядок: на совещание к нему в кабинет все должны являться в галстуках, даже летом, когда все ходили в рубашках с коротким рукавом без пиджаков. С нарушителями этого порядка он поступал весьма гуманно: приказывал своему помощнику А.И. Гуржиеву принести галстук (у того на вешалке было несколько "дежурных" галстуков) провинившийся надевал галстук и клал на стол один рубль. После совещания галстук подлежал сдаче.
Однажды, в жаркий день, сижу я в кабинете без галстука. Раздается прямой звонок телефона: "Зайди ко мне". Иду к нему. В кабинете большая группа высокопоставленных гостей, висят плакаты, таблицы и графики, которые готовил я для какого-то доклада. "Помоги нам разобраться тут кое в чем", - говорит шеф. Я беру указку и начинаю пояснять. Вижу, через две-три минуты шеф подзывает Гуржиева и что-то говорит ему тихо. Гуржиев уходит, возвращается со злополучным галстуком и вручает его мне. Я, завязываю галстук, достаю из кармана металлический рубль и кладу его на стол шефа, ни на минуту не прекращая своих пояснений, под удивленными взглядами присутствующих: "Вот чудаки!"
Не было на предприятии человека, которому бы Владимир Григорьевич в чем-либо не помог. Доброй и прекрасной души человек! Большой заслугой Владимира Григорьевича, несомненно, является то, что ему удалось, благодаря своему уравновешенному характеру, стабилизировать моральную обстановку в ОКБ после трагедии 24 октября. Люди были убеждены, что только выполнение той задачи, во имя которой так ужасно погибли их товарищи, может быть, в какой-то мере, компенсацией этой потери, но не оправданием. Роль Сергеева в создании на предприятии системы, исключающей подобные случаи трудно переоценить. При такой системе обеспечивалась полная отработка создаваемых систем, безопасность и безаварийность самых ответственных работ, включая установку ракет на боевое дежурство. Стенд, на котором можно было воспроизвести реальные условия и отработать все режимы функционирования аппаратуры, становился основным инструментом в ОКБ. Для этой цели было создано и укомплектовано опытными специалистами специальное подразделение. Принципом их работы становится самая скрупулезная проверка всех решений, какими бы простыми и очевидными они не казались. Впоследствии кроме комплексного стенда были созданы стенды для специализированных работ, отработки математического обеспечения, алгоритмов управления и т.д. Эти принципы были надежно привиты всему руководству ОКБ. Любимым изречением Сергеева было: "Материалы на стол!" Никакие доводы, соображения, интуиция в расчет не брались. Нужны были результаты моделирования, стендовой отработки, испытаний и расчетов.
Трагедия 24 октября являлась поворотным пунктом в истории нашего предприятия и в судьбе его работников. Сдача на вооружение ракеты Р16 как бы завершила период становления. Впереди были новые работы, все более и более ответственные. Круг интересов и тематики, в последующие годы, расширялись: системы управления для глобальной ракеты, ракеты с разделяющимися головными частями индивидуального наведения (кассетной), космические корабли и искусственные спутники Земли, ракеты-носители для выведения ИСЗ на орбиту, крылатые ракеты с самонаводящейся боевой частью, система управления для лунной программы и, наконец, как венец нашего технического творчества - супер-ракета "Энергия" многоразовой космической транспортной системы "Буран".
Система управления играет определяющую роль в совершенствовании ракетно-космических комплексов, а ОКБ становится диктатором во многих вопросах их технического построения. Только совершенствование системы управления обеспечивает фантастическую точность стрельбы при дальности 12-14 тыс. км - для моноблочных и кассетных баллистических ракет и 40 тыс. км - для глобальной ракеты, т.е. в пределах большого круга планеты Земля! При этом обеспечивается автоматизм подготовки, расчета и ввода полетного задания по любой цели; автоматизм в выполнении операций космических кораблей на орбите, включая стыковку и изменение метода выполнения заданной программы в случае возникновения неисправности в системах и агрегатах корабля. Применение в системе управления компьютерных систем, снабженных математическим программным обеспечением на уровне программы, анализирующей обстановку с помощью непрерывно поступающей информации от чувствительных элементов, позволило реализовать наведение головной части на цель по радиолокационной карте местности, предотвратить взрыв или пожар при возникновении аварийной ситуации в двигателях ракеты. Можно представить, как возрос научно-технический уровень ученых и инженеров ОКБ способных разработать теоретические основы таких систем и реализовать их в аппаратуре. Казалось, нет предела возможностям и свершениям. Вслед за "Энергией" на повестке дня становилась еще более мощная ракета "Вулкан", способная вывести на орбиту Земли груз весом до 200 тонн, универсальная космическая платформа, полеты к Луне, Марсу, Фобосу...
Трагедия 24 октября для нас, работников Хартрона, остается болезненной и сейчас, спустя многие годы. Многочисленные публикации в печати некомпетентных журналистов, на все лады трактующих события тех времен и обвиняющих нашу фирму, уже мало трогают. Однако книга глубокоуважаемого нами Б.Е.Чертока, где трагедии 24 октября посвящена целая глава и где опять звучат те же обвинения, не может остаться без внимания. Нагнетая обстановку, Борис Евсеевич заявляет: "... изделие 8К64, не покидая стартовой площадки, уничтожило больше людей, чем погибло в Лондоне, в среднем, при попадании десяти боевых ракет ФАУ-2 во время второй мировой войны". Трудно возражать против этого утверждения, но почему-то Борис Евсеевич забыл, что ровно через три года 24 октября королевская "девятка" при пожаре в незаправленном состоянии уничтожила семь человек и он при этом не говорит, что это соответствует одной ракете ФАУ-2 при обстреле Лондона. Но не это главное. В книге противопоставляются системы управления разработки Пилюгина и Коноплева, якобы Коноплев не учитывал опыт предыдущих разработок. Это просто неверно. В действительности комплексная схема ракеты Р16 разрабатывалась еще до прихода Коноплева учениками и сподвижниками Пилюгина во главе с его соратником - А.М. Гинзбургом, хорошо знавшим системы ракет Р12 и Р14. Объем отработки, методика и инструментарий были полностью позаимствованы с этих ракет. Более того, при создании Р16 сплошь и рядом звучали слова: "А мы это так делали на 8К63!" Гинзбург был, кстати сказать, Главным конструктором системы управления ракеты 8К63.
Порядок поставок аппаратуры также тщательно контролировался и военным представительством. Стендовая отработка ничем не отличалась от пилюгинской, а утверждение того, что: "Одержимость Коноплева собственными новыми идеями мешала ему объективно воспринимать многое, уже проверенное и надежное", также неверно. Борис Михайлович свои действительно новые идеи пытался реализовать на следующей ракете 8К66, к созданию системы управления которой, мы приступили еще при его жизни. Попытка обогнать "девятку" Королева или "порадовать" советский народ к Октябрьским праздникам пуском также почти не имеют отношения к делу. Нужна была именно ракета Р16, а не "девятка" - это понимали все, от техника до маршала, и это заставляло нас, разработчиков и испытателей, не считаясь с усталостью, недосыпанием, отсутствием нормальных условий жизни, наконец, с риском делать все возможное для скорейшего пуска ракеты. Удачный первый пуск ракеты - это ее рождение, затем предстоит ее "учить" летать. Маршал Неделин скорее подчинялся общему настроению, чем был его инициатором. Думаю, что он не должен был разбираться в тонкостях происходящего на старте, скорее всего, он только понимал, что должен быть со всеми.
То, что Борис Евсеевич пишет о, якобы имевших место по часовой готовности, поисков и устранения замечаний к электрической схеме, просто его догадки. В действительности шли обычные предстартовые работы, а запуск ПТРа второй ступени был произведен не по инициативе офицера, сидевшего в бункере за пусковым пультом, а по указанию В.И. Кузнецова, в последний момент высказавшего опасение, что его приборы могут оказаться не в исходном состоянии. Для нас, сотрудников ОКБ-692, как и для представителей военной приемки, картина произошедшей катастрофы ясна. Мы многократно обсуждали ход событий, и пришли к единодушному заключению, о котором я уже говорил: при работе в соответствии с принятой технологией пуск прошел бы нормально и говорить о наличии неисправностей или ошибок в электрической схеме можно только по незнанию. О блокировках в схеме, рассчитанных "на дурака", можно говорить сколько угодно долго, а потом есть такие "дураки", что и блокировок может оказаться мало. При последующих доработках действительно ввели много блокировок, большинство из которых затем были убраны. Осталось в этой части только выделение в отдельную защищенную шину питания, обеспечивающую запуск двигателей. Кроме того, убрали со стартовой позиции машину обслуживания. Другие мероприятия носили перестраховочный характер. Главные же мероприятия, в основном направленные на наведение порядка и дисциплины на стартовой позиции и допуск к ней после заправки, провел Янгель.
Единственной неясностью остался вопрос о том, знали или не знали Инна Абрамовна и Михаил Иванович о том, что будет прокручиваться ПТР второй ступени? Последствия этой операции она и Жигачев должны были знать. Остальные из наших сотрудников, бывших в это время на СП, и, тем более на наблюдательном пункте, об этой операции не знали. Это говорит только о том, что решения в эти последние часы перед пуском принимались "на ходу" без должного обсуждения со специалистами. Роль Главного конструктора системы управления В.И.Кузнецова и его "команды" вообще осталась в тени.
Нарушение порядка на стартовой позиции, и в этом вина также ложится на ОКБ-586, заключалась еще и в том, что наше военное представительство было фактически отстранено от участия в обсуждении и принятии решений. Формула, провозглашение которой, по-видимому, принадлежит Янгелю: - "испытания проводит промышленность", сыграла свою отрицательную роль. Наши военные представители, среди которых были весьма компетентные специалисты, с присущей им дотошностью и знанием комплексной схемы, несомненно, задались бы вопросом о допустимости запуска ПТРа второй ступени при наличии напряжения на борту и прорванных мембранах в топливных магистралях. Тогда еще в практике подготовки ракеты к пуску не было ставших впоследствии традиционными заседаний Государственной комиссии с заслушиванием Главных конструкторов и военных представительств о состоянии и готовности их систем к пуску.
Я не склонен разделять мнение многих моих коллег, прочитавших обвинительное заключение в наш адрес Б.Е.Чертока, что это сделано с умыслом и является элементом общей в наши дни антиукраинской кампании. Борис Евсеевич не мог опуститься до этого. Я думаю, сказалось отсутствие правдивой информации о событиях тех дней и фактических данных о степени экспериментальной отработки системы управления до вывода ракеты на старт. Ведь после катастрофы 24 октября уже через четыре месяца пуск ракеты в части электрической схемы прошел без замечаний. В такой короткий срок переделать существенно схему, отработать ее, апробировать аппаратуру, поставить ее на ракету, пройти техническую позицию и осуществить пуск невозможно. Это только подтверждает тот вывод, который сделали наши разработчики и военные представители, понимая и свою долю ответственности в страшной судьбе 126 человек: только неконтролируемое нарушение отработанной технологии выполняемых операций при пуске привели к катастрофе, а не ошибки и неисправности в системе управления, которые якобы устранялись по часовой готовности. Никогда не думал, что Борис Евсеевич может это утверждать. Обвинить же нашу организацию и, конкретно, Инну Абрамовну в нарушении технологии работ, особенно в части прорыва "с колена" разделительных мембран или в установке бортовых батарей в задействованном виде, по меньшей мере, абсурдно. И до, и после этой аварии, в нашей организации всегда придавалось первостепенное значение экспериментальной отработке. Об этом свидетельствует факт отсутствия аварий по вине аппаратуры нашей разработки ряда ракет: 8К63, принятой на вооружение в 1958 году, последующих испытаний ракет 8К64, 8К67; сотен пусков ракет-носителей 11К63 и беспримерной по своим уникальным возможностям 11К65, единственной в мире и в СССР глобальной ракеты 8К69 (королевская глобальная ракета просто "не получилась" и ее макеты в двух экземплярах возились по Красной площади "для устрашения" иностранных гостей). Ракета 11К69, которой были запущены десятки ИСов и УСов (истребителей и управляемых спутников), не имела такой массы дефектов и отказов, как модификация королевской ракеты 8К78, используемая с 1960 по 1966 год для запуска объектов к Луне, Марсу, Венере и спутников связи "Молния-1". Очень впечатляющая таблица этих пусков приведена Б.Е. Чертоком в своей книге "Ракеты и люди". Всего таблица содержит 43 пуска этой ракеты. Первые 24 пуска полностью аварийные, причем отказы чередуются между системой управления и агрегатами ракеты на всех ее ступенях. По причинам этих отказов сказать, что при этом решались какие-то сложные научно-технические проблемы, весьма трудно. Самые обычные отказы отдельных приборов, отказ клапанов, недостаточная эффективность рулевых органов(!), негерметичность, отказы двигателей, замерзание горючего еще на стартовой позиции, три отказа преобразователей тока, невыясненные причины и простое разгильдяйство. Наконец, при 25 пуске была успешно запущена "Молния-1", ее третий экземпляр. При последующих 18 пусках - опять семь аварийных.
Каждая авария объяснялась новизной и сложностью решаемых задач. Очередной объект, направляемый к Луне, Марсу или Венере, оставшийся "болтаться" на околоземной орбите, объявлялся очередным "Космосом", над назначением которого безуспешно ломали голову западные аналитики. Трудно представить, что было бы, при такой статистике, с любой другой кооперацией, с которой мы работали в это время, например, Янгеля, Челомея или Решетнева?!
Сообщения ТАСС всегда были весьма оптимистичны, мы им верили, хотя, находясь на полигоне, и общаясь друг с другом, особенно с общими смежниками и военными, мы знали многое, что было скрыто за этими сообщениями.
Мои отношения с Борисом Евсеевичем, искреннее уважение к нему, заставляет меня сожалеть о том, что я невольно ввязался в "полемику" с ним. Единственным оправданием этому может быть слишком тяжелое обвинение в гибели наших коллег, вынести которое не в силах одной организации и тем более одному человеку - женщине.
